Долгое будущее - 48

28 января

Вчера был у меня Янковский. Предполагается, что 3—4 февраля я должна петь в театре со сцены, а он будет слушать. Снова просмотр... В театре будет холодно, полутемно, пусто, я буду не в концертном платье... Несчастная, сомнительно-талантливая, бедная, одинокая дама-овечка. И буду что-то жалко изображать. Трогательная попытка стать «звездой». Воображаю, как я буду волноваться, дрожать, петь задавленным голосом с испуганными глазами.

Он, конечно, не спросил, сколько я плачу за комнату. Есть ли у меня деньги. У меня, кстати, нет ни копейки. Я не обедала уже неделю, то есть, кроме хлеба с чаем, — ничего. Можно привыкнуть — и есть почти не хочется. Нет, нет, это все страшно туманно, мимоходом, холостые выстрелы.

Пела на «навороте». Хорошо. Плакали. Анатолий Доливо рассыпался в похвалах.

Борис Пронин как рассказчик под стать лишь Давиду Бурлюку, чей рассказ в гостях у Маяковского в Нью-Йорке о землетрясении в Иокогаме я до сих пор помню.

Рассказ Бориса Пронина о «Саломее» в постановке Мейерхольда (по пьесе Оскара Уайльда).

Действующие лица:

1. Ида Рубинштейн — миллионерша, танцовщица.

2. Мейерхольд.

3. Иван — лакей, который при виде голой Иды разбил поднос.

Борис настоял, чтобы в декораторы взяли Леона Бакста, тоже одного из закадычнейших друзей Бориса. Он сам возил Мейерхольда к Баксту, который жил в то время на даче под Петербургом.

Ида была красива, оригинальна, высокомерна и умна. Она быстро вошла в круг «богемы», но держалась особняком. Начались репетиции «Саломеи» на квартире у Иды. На репетиции никого не пускали. И вот однажды Мейерхольд повез Бориса к Иде, чтобы ему первому показать Саломею. Ида танцевала Саломею обнаженная, с узкой полосочкой на чреслах, что в ту пору было неслыханным новаторством и дерзостью.

«Я был в глубине души поражен, но виду не показал, — рассказывал Борис. — Это был не танец, а скорее чередование пластических поз. Тело у нее было удивительно красивое. У Иды Рубинштейн были черные волосы и изумрудно-синие глаза с египетским разрезом.

Во время репетиции вошел с шампанским и бокалом на подносе старый лакей Иван Иваныч. При виде голой хозяйки старик уронил поднос, все разбилось. Ида отнеслась к этому с глубочайшим безразличием. Она велела принести новые бокалы и шампанское. Репетиция продолжалась. Мейерхольд был суров и строг с Идой».

Борис говорит, что Серов удивительно точно изобразил Иду на своем знаменитом портрете.

Борис сказал Мейерхольду, что, по его мнению, Саломея готова и что можно уже назначить приблизительную дату спектакля. Но святейший Синод запретил «Саломею», и Ида с горя уехала в Париж. Больше Борис ее никогда не видел. Ида стала танцевать в «Гранд опера» в Париже. А потом она стала женой Гинесса, «пивного короля» Франции, и собрала потрясающую коллекцию старинных картин.

Я грызу себе локти от досады, что не умею записывать его рассказы, надо бы сразу это делать, при нем же. Рассказчик он великолепный, видишь всех тех интереснейших людей, с которыми он дружил.

Говорить интересно можно о чем-то лишь тогда, когда ты абсолютно этот предмет знаешь. Когда тема увлекает тебя самого.

Борис о Сандро Моиси, с которым он был знаком. Борис о Сапунове, своем близком друге. Ведь Борис был тогда в лодке, когда она перевернулась на озере под Териаками. Все спаслись, один Сапунов утонул. Борис говорит, что Сапунов хотел утонуть из-за Беллы. Белла — сейчас жена поэта Григория Санникова, а тогда она была молоденькой девушкой удивительной красоты. И Сапунов был безумно влюблен в нее. Она не отвечала ему взаимностью. Эта грузинка Белла была красива и неприступна, как Данте Беатриче. Сапунов загрустил и запил. Борис убежден, что утонул Сапунов не случайно.

Ида Рубинштейн приехала из Одессы в Петербург, сняла роскошную квартиру в особняке на Английской набережной. У нее были большие средства.

Чрезвычайно честолюбивая, еще очень молодая и красивая, она хотела стать танцовщицей-артисткой и горячо верила в силу рекламы. И вот каждое утро она стала посылать самой себе корзины самых дорогих цветов и пустила слух, что у нее роман с одним из великих князей. О ней заговорили. Она сама поехала к Мейерхольду, и он решил сделать ее Саломеей. Это была совершенно необычная, дерзкая, блестящая пантомима, в которой Ида была неподражаема.

Борис преданно любил Мейерхольда, верил в его талант. Он пла - чет, когда упоминает о Мейерхольде. Жив ли несчастный Всеволод Эмильевич? За что его погубили? Никто не знает, и все мы молчим о нем. Только с глазу на глаз с Борисом Прониным — я и он — мы вспоминаем великого режиссера и несчастную Зинаиду Николаевну Райх... О, как все это страшно... На днях поздно ночью Борис поволок было меня к Анне Андреевне Ахматовой, чтобы я спела ей легенду о св. Николае, но я отказалась тревожить ее ночью. Он близкий ее друг. Она живет отшельницей в Фонтанном доме...