26 января
Завтра — «наворот» — так называл Пронин праздничные вечера у друзей в честь Анатолия Доливо. Везу на бал и мою бедную сестру Ириночку. Она всем нравится. Душенька. Бедненькая моя! Как мало праздников у нее было в жизни. Она и сейчас хороша, как ангел! И характер ангельский. Но всегда остается в тени.
На «навороте» я должна петь. Повезу гитару. Петь буду: «Андалузскую ночь», «Лизу с птичками», «Терезу», «Обезьянку-шарманку», «Грушеньку», «Разлуку», «Умри, заглохни, страсть мятежная».
Борис Пронин — редчайшая из птиц. Абсолютная непосредственность. Мой закадычный друг. Диоген и Сократ. Светлый, легкий, очаровательнейший и бесподобный. Такого нет. И не будет. Неповторим. Как Зоя. Сейчас он маленький актер Пушкинского театра, а когда-то был хозяином «Бродячей собаки» — знаменитого кабачка, где выступал юный Маяковский и частыми гостями были Ахматова, Гумилев, Михаил Кузмин и другие.
Но Борис, уходя куда-нибудь в гости на кутеж или пьянство, валит все на меня, говорит у себя дома: «Иду к Татьяне». Возвращается откуда-то на рассвете, под мухой. А ведь ему вырезали почку, пить нельзя. Он сам признался мне во всем и сказал, что теперь, к сожалению, никак не может познакомить меня со своей милейшей женой Марией Эмильевной, так как я дчя нее исчадие ада, и Борису почему-то ужасно нравится, что в ее глазах я исчадие ада. Он считает, что певице такая репутация помешать не может. «Душенька моя! — сказал он мне. — Имей в виду, я все валю на тебя!..»
Свободное копирование
