Станция Свердловск-Сортировочный, 4 октября 1988 года

 

А дело было так. Служил я тогда в Свердловской милиции, горя не знал. И надо было такому случиться, что 4 октября 1988 года над городом вырос гриб, и грохнуло так, что стёкла повсеместно повылетали. Ну там – тревога, сбор в форме, все дела. И вот ходим мы по коридорам управления, и никто не знает – что же взорвалось? Наконец дежурный сообщает – столкнулись два вагона с гексогеном на сортировочной станции. Все хором вздохнули… но минут через десять кто-то задал препротивный вопрос – а почему же гриб? И снова стало нехорошо и тревожно. Вот, думаем, отправят нас сейчас в самую радиацию на заклание. Потом-то, конечно, героями объявят…

Тут подогнали грузовики, и все высыпали во двор. А во дворе райотдела, на правах одного из начальников, я держал свою машину – белый «жигуль». Вот подхожу к нему – а он, сука, весь усыпан пеплом! Слой в палец тощиной – не меньше. Сразу вспомнилось "пепел Хиросимы" и опять стало муторно. Но ничего не поделаешь, и вот уже везут нас на место взрыва по городу без стёкол и привозят к огромной и страшной яме. Никаких счетчиков Гейгера ни у кого не было и в помине, да и откуда? Чернобыль случился только пару лет назад – нервозность висит в воздухе. На душе противно – слов нет.

И вдруг – крики, суета, команды освободить проезд! И видим мы картину, приятней которой нету – на чёрном ЗИЛе подкатывает тов. Бобыкин, что сменил тов. Ельцина на посту первого секретаря обкома КПСС, да со свитой других ответственных коммуняк. И такая у нас к ним любовь проснулась, такая нежность!! И захотелось даже обнять всё партийное руководство области и расцеловать как последних хонекеров!

Всё же советский мент – это такая ушлая и циничная тварь, которая сразу соображает: там, где Партия – там радиации нет и быть не может! А иначе – с чего туда попрётся Партия-то?

Вздохнули мы с облегчением и начали поквартирные обходы, составление списков, поиск раненых и прочее – обычная милицейская работа. В декабре отличившихся наградят невиданными загранпутевками - так я окажусь в Италии, но это потом.

А пока – ясный, тёплый-тёплый осенний день, последний день короткого уральского бабьего лета. Под сапогами скрипит битое стекло. Мы с начальником ходим по пустой школе, и каждый думает о своем. Вообще-то мы ищем школьного сторожа. Живого или труп. О чем думает Н.А.Овчинников, я не знаю. Наверное, о карьере – в последующие годы ему предстоит стать замом министра внутренних дел, а у меня в голове пусто и крутится старая песня о том, как с берез, неслышен, невесом, слетает желтый лист. Причем звучит она отчего-то с треском старой пластинки. Пластинка крутится, не заедает. Школа – одноэтажное приземистое здание из кирпича – сейчас абсолютно пуста, но стены целы. Окрестные же бараки все завалились. Деревянные потому что. Школа устояла, но взрывной волной ее продуло насквозь. Двери, парты, оконные рамы, куски мебели и крыши теперь валяются на пустыре. Не помню, какого цвета там была трава, но вижу ее почему-то зеленой и аккуратно подстриженной – как на площадке для гольфа. Бред, конечно – откуда на окраине индустриального Свердловска гольф? Не было никакого гольфа осенью 1988 года. И дронов тоже не было, но я ещё молод и с помощью буйного своего воображения легко поднимаюсь в звенящий воздух. Сверху школа похожа на комету, летящую прямо к воронке и оставляющую толстый хвост из обломков. Красиво.

– Вот он. Сторож, – говорит длинная девочка в застиранном выцветшем халате и больших резиновых сапогах. Она привела хитрого полупьяного дедка лет сорока в ватнике без рукавов. Дед смотрит на нас с иронией – на ментовских начальников мы не похожи: очкарик смахивает на аспиранта-филолога, а майор почему-то с пиратской бородкой. Как это мент – и с бородкой?

– Ты где ж гасился-то, друг ситный? – интересуется Овчинников, глядя немного в сторону, и по этому задушевному заезду дядька вмиг понимает – менты. Настоящие.

– Да я до кумы. До кумы ходил, – смеется он и разводит руками.

– Ну вот видишь, – включаюсь я, – ты оставил пост и к чему это привело. Как же ты рассчитываться будешь с государством?

– Придется вычитать с зарплаты, – горько вздыхает начальник и, не оборачиваясь, идет в автобус. Дядька начинает что-то многословно доказывать, но он нам уже неинтересен. Живой и ладно. Это и требовалось выяснить. В нашем секторе нашли одного задавленного, но уже установили личность. В одном из бараков не могут найти 50-летнюю женщину. Пока не найдем – сниматься нельзя. В четыре часа скорая сообщает, что она у них. Можно сворачиваться – наша работа закончена.