Глава 5. Муки профориентации
Меня не устраивало не только настоящее. С переездом разбилось вдребезги и ожидаемое будущее.
- У Вашей Люды какой-то «нюх» к языку. Она правильно пишет даже те слова, которые мы еще не проходили… - так сказала маме на родительском собрании учительница русского языка. (В пятом классе это было, в старой моей школе, в Сибири). Но в пятом классе меня больше беспокоила математика! Дело в том, что Зинаида Михайловна, математичка, славилась на всю школу своей личной, отработанной манерой общения с учениками. Каждый урок начинался одинаково. Зайдя в класс, она молча оглядывала замерших в ожидании детей и… срывалась на крик. Ровно десять минут она исходила криком, объясняя нам, какие мы бездари, как плохо написали контрольную, какое жалкое нас ждет будущее и т.п. (В классе стояла мертвая тишина, на глазах особо впечатлительных блестели слезы). После чего фурия делала резкий выдох и уже нейтральным голосом сообщала: «Переходим к уроку».
Излишне упоминать, что урок ее считался самым трудным, и количество двоек по нему зашкаливало. Двоек у меня не наблюдалось, но и вероятность пятерки (необходимой отличнице) была далеко не очевидной. Поэтому какой-то там «нюх к языку» ни меня, ни маму меня совсем не впечатлил. Мы о таковом тут же забыли.
И вообще, я с третьего класса знала, кем я буду. Я буду учительницей младших классов, как Зоя Александровна, студентка-практикантка Мариинского педучилища, так неожиданно появившаяся на нашем горизонте! Дело в том, что у нашей первой учительницы, Веры Васильевны, к третьему классу сильно испортился характер: она тоже стала часто кричать на нас. (Только через много лет я пойму, чем это вызвано: Вера Васильевна собиралась уходить в своей первый декретный отпуск, и ей было уже не до нас). И вот тут возникла молоденькая Зоя Александровна. Это был чистый ангел! Она проявила к нам столько участия, так интересно вела уроки, с такой готовностью выслушивала каждого, так радостно нас хвалила… короче говоря, девочки класса едва ли не в полном составе решили связать свою судьбу с Мариинским педучилищем: ведь именно там, наверное, готовят таких хороших людей?!
…А теперь, после переезда семьи во Фрунзе, Мариинск оказался за тысячи километров: меня туда, конечно, не отпустят. И над самой идеей – стать учительницей младших классов – мама смеётся, она говорит, что на такой работе только нервы тратить…
Я совершенно дезориентирована. Я обращаюсь к родителям за советом: а кем мне быть, когда вырасту??
Отец сказал, что интереснее всего работать на каком-нибудь большом заводе. Потому что там пролетариат, а он – самый прогрессивный класс общества (отец был убежденным коммунистом). Мама сказала, что интереснее всего – работа библиотекаря. «Она же так любит читать!» - аргументировала мама свою позицию перед соседями. Соседка прислушалась к нашим разговорам и предложила свой вариант: очень хорошо стать фармацевтом! В нос мне ударил резкий аптечный запах, и я сказала: «Фу!».
- Что «фу»? – обиделась соседка. – Там сразу 70 рублей платят… (дальше я не слушала).
На заводе я никогда не была… читать любила, но весь день сидеть и выдавать книги?! Нет, всё не то…
Будущее осталось в тумане. А я – уже в шестом классе.
«А путь и далек, и долог,
И нельзя повернуть назад…»
- так в судьбу мою попыталось вмешаться радио.
- Мам! А что если стать геологом?!
- Разве это женская профессия? И потом, ты подумай: исполнится тебе лет 30 – и куда после этого? По горам лазить, по пустыням бродить? Надо же на всю жизнь профессию выбирать!
Я не могла не согласиться. Ситуация была патовая.
…Седьмой класс. Опять родительское собрание, уже в новой школе. Кто-то там говорит: «Вашей Люде – прямая дорога в вуз!» (ну а куда еще девать отличницу?)
- Мам, а что такое «вуз»?
- Это институт.
- Фу! Не хочу в институт!
Ну да, на дворе – середина 1960-х. К этому времени я уже начиталась книжек про комсомольские стройки. Там, в книжках, весь класс уезжает на стройку, и только один-два жалких отщепенца, отводя глаза, жалко лепечут, что им надо «поступать в институт».
Я хочу на комсомольскую стройку!! Но кто же меня туда отпустит… мама опять будет говорить, что это не женская профессия… и что вообще у нее сердце больное, а если я уеду, то…
А для мамы уже стало развлечением предлагать мне разные профессии. Она знает, что я опять скажу: «Фу!», поэтому особо не задумывается. Вот по телевизору молодая девушка рассказывает о своей поездке в Африку. Она – журналистка.
- Видала, Людка? Вот еще какая есть профессия – журналист! – комментирует мама. Я уже открываю рот, чтобы сказать: «Фу!» и… закрываю его. Я плохо представляю себе, что такое работа журналиста. Но, по-видимому, журналисты много ездят… а мне так надо уехать отсюда!! Если уж не в Мариинск… то хоть в Африку!!
И я задумываюсь.
(Да, аргумент в пользу журналистики был более, чем смехотворным. Однако на этот алтарь в ближайшие годы было положено всё. Тоска по прежней утраченной жизни, подростковое душевное одиночество, психологические проблемы и конфликты, трения в семье, осознание разрыва между книжным миром и реальностью – всё сплелось в единый клубок. И единым выходом из всего этого казалась маячащая где-то в непостижимом далеке светлая точка – она называлась «журналистика». ТАМ всё будет по-другому…).
… Когда мама поняла, что «зацепила» меня своим случайным предложением, она пошла было на попятный:
- Да не поступишь ты туда… туда только по блату поступают…
(В нашем окружении, сколько я себя помню, единственными людьми «с высшим образованием» были школьные учителя. Остальные профессии, требующие высшего образования, были покрыты флером недосягаемости.
).
Но меня это только подстегнуло. Тоска по недостижимому стала основным содержанием жизни. Журналистика… это был неведомый, восхитительный мир. К нему себя нужно готовить, для него себя сохранить… что бы ни случилось.
Школьное прилежание удвоилось. За первое полугодие 9-го класса у меня и по алгебре вышла пятерка, и по английскому на городской олимпиаде отмечены значительные успехи…
Однако жизнь неудержимо шла в тупик. На кой мне эта алгебра? И с кем мне говорить по-английски?!
Я записалась в литературный кружок при Дворце пионеров. На первом занятии там читали вслух что-то из Айтматова (мной уже прочитанное), а потом разбирали – «кто тут положительный герой, а кто – отрицательный». На второе занятие я не пришла.
Отчаяние нарастало.
А что, если…
«Я к вам пишу, чего же боле? Что я могу еще сказать?» (с)
Да! Я написала письмо в газету. В местную молодежную газету «Комсомолец Киргизии».
«Поверьте, моего стыда вы б не узнали никогда, когда б надежду я имела…» (с) . Да-да, вот такое же отчаянное письмо. Осознавая всю его глупость и бессодержательность. Я писала, что мечтаю о журналистике. Что я могу еще сказать?! Ну да, мои сочинения учительница читает перед классом… но дальше-то что?! Я не знаю, что нужно делать и как жить дальше…
… И мне ОТВЕТИЛИ!!! Я до сих пор помню эту дату: 7 февраля 1967 года мне пришло письмо из редакции. «Мы как раз собираемся открыть школу юнкоров, – говорилось в письме. – Ждём тебя в редакции».
Как гром среди ясного неба?
Ну что вы… гром с неба производит куда, куда меньшее впечатление! В глазах потемнело, весь остальной мир для меня существовать перестал.
Я пришла в редакцию и спросила В.Жулёва – человека, написавшего письмо. Мне сказали, что его нет, но, возможно, будет позже.
Я устроилась в уголке. Редакция занимала небольшое помещение, располагаясь в старом здании, отапливаемом печью. По тесной комнатенке ходили БОГИ. Боги были молоды и веселы, куда-то звонили, о чем-то договаривались, то и дело подбрасывали в печь дрова, устраивали веселую возню, борясь друг с другом…
Часа через два из другой комнаты выглянул ответсекретарь В.Никсдорф (старик старый – лет 35-38) и, отругав «богов» за невнимание к посетителю, пригласил меня к себе в кабинет.
– Жулева сегодня не будет. А Вы что хотели?
Я хотела только умереть от стыда… потому что от волнения не могла связать двух слов.
- Писать хотите? Пишите! – помог он мне.
(Спустя полвека я считаю, что это – идеальный совет начинающему журналисту. Тогда, правда, он показался мне бессодержательным).
… Через несколько дней юнкоров все-таки собрали, каждому было дано задание написать заметку. Потом была первая публикация… потом вторая, третья, четвертая…
Школа для меня существовать перестала. Спустя некоторое время домой к нам заявилась классный руководитель (ага, та самая – с бородавкой на носу), чтобы сообщить родителям, что заниматься я перестала, сползла на четверки по математике, а могла бы «тянуть на медаль»…
Слава Богу и родителям: они просто махнули рукой. Не очень были довольны выбором, но отговаривать меня теперь от журналистики – это ж всё равно, что убеждать наркомана перейти на кефир…
Жребий был брошен. И теперь я точно знала, что после школы – УЕДУ.
Всё равно куда.
Но навстречу светлому будущему!
