Учитель учителей - 3

Еще хочу рассказать, каким научным руководителем был Степан Афанасьевич.

Во-первых, у него было особое чутье на людей хороших. Ошибки в людях, которых он брал на кафедру, наверное, бывали, но редко: как правило, новые аспиранты по своим человеческим качествам вписывались в дружный коллектив и укладывались в намеченные для исследований сроки. Одновременно на кафедре занималось до двадцати очных и заочных аспирантов. Потому практически во всех педагогических вузах Советского Союза можно было встретить «птенцов гнезда Балезина». Фактически весь характер и содержание профессиональной подготовки учителей химии в России определялся методической комиссией Министерства просвещения, которую возглавлял Степан Афанасьевич.

Во-вторых, у Степана Афанасьевича было особое чутье на теоретически и практически важные темы, которые он предлагал в качестве диссертационных. Среди работ, вышедших из лаборатории профессора Балезина, было мало таких, которые бы не нашли своего признания в научном мире и практического приложения в промышленности.

В-третьих, как научный руководитель Степан Афанасьевич всегда был на высоте новых научных идей и вместе с тем очень внимательно относился к самостоятельным исканиям своих аспирантов. Было у профессора правило, которое не все верно понимали. Большинство аспирантских публикаций выходило в свет в совместном авторстве с научным руководителем. Я уже не говорю о том, что аспирантские научные идеи всегда разрабатывались под руководством Степана Афанасьевича, не говорю и о том, что он мастерски редактировал наши черновики. Однажды он без всякой ложной скромности прямо сказал мне: понимаешь, Подольный, не мне нужна эта подпись, а аспирантам. Статью пока еще никому не известных Иванова, Петрова, Сидорова могут пропустить, не заметить, а если там стоит в авторстве Балезин, специалист не пройдет мимо, прочтет и узнает и Иванова, и Петрова, и Сидорова... Кончат аспирантуру, и я никогда не подпишу свое имя под их самостоятельными работами Пока же моя подпись – знак качества, и я, и мои аспиранты стремимся поддерживать его достаточно высоко».

Профессор часто напоминал о том, что в медицинских журналах принято указывать, кто является научным руководителем лаборатории или клиники, в которых выполнено публикуемое исследование.

В-четвертых, Степан Афанасьевич умел понять и поддержать людей в сложных условиях. Так, к нему обратился в свое время молодой учитель из далекой республики, к тому же принадлежавший к малой национальности с трагичной судьбой. Он просил принять на учебу. При том, что базовая химическая подготовка учителя была явно недостаточной, Степан Афанасьевич оценил его стремление к знаниям. И оказалось, что есть у этого человека и трудолюбие, и прекрасные организаторские способности, подкрепляемые внутренним научным чутьем, собранностью и удивительным личным обаянием.

Если для работы требовалось исследовать образцы через электронный микроскоп, этот аспирант немедленно находил, где в Москве есть самые лучшие специалисты. Пока он знакомился с азами электронной микроскопии, опытные лаборанты уже проводили все нужные исследования. Когда потребовались электрохимические измерения, он умудрялся в кратчайший срок исследовать свои образцы на лучшем оборудовании Академии наук. Он говорил: «Я должен понять принципы и возможности методов, а не их технические тонкости. А главное, я должен грамотно поставить вопросы перед исполнителями и отвечать за научную трактовку результатов».

Время показало, что во многом этот человек был прав: первым из воспитанников Степана Афанасьевича он стал академиком в одной из союзных республик, руководителем крупных научно-исследовательских институтов. В самом лучшем смысле слова он стал прекрасным менеджером в науке. Эти способности, к сожалению, даны далеко не всем крупным исследователям.

Недавно я услышал мысль о том, что русская интеллигенция делится на две неравные части. Первая, большая, – не подает руки антисемитам. Вторая – подает руку только самим себе...

И тут же я вспомнил рассказ очевидцев о том, как в 1953 году в ресторане Дома ученых Степан Афанасьевич публично не подал руки ректору одного из ведущих московских вузов, заявившему накануне на совете вуза, что он «не допустит Иерусалима в своем коллективе».

Неоднозначным было и отношение Степана Афанасьевича к религии. Как и все крестьянские дети, он был крещен, но комсомол и партия воспитали его атеистом. И вместе с тем он с уважением относился к людям, сохранившим веру. Так, на кафедре многие годы работал механиком человек, которого все уважительно звали Пантелеич. Войну прошел танкистом, имел боевые награды. Крупный мужчина с седой бородой и умными улыбающимися глазами, всегда одетый в темный длинный халат, он и внешне напоминал священнослужителя. Жизнь свою он посвятил религии, охотно беседовал на библейские темы со студентами и сотрудниками. Партийное бюро настойчиво требовало удалить из идеологического вуза «религиозного пропагандиста», но Степан Афанасьевич категорически заявил: «Пантелеич доказал верность Родине на фронте, а за веру и так слишком много народа на Руси пострадало. Пусть работает!».

О многом говорит и то, как Степан Афанасьевич общался с людьми, случайно встреченными на жизненных дорогах. Вспоминается такой эпизод. Однажды Стапан Афанасьевич приехал по делам в Вологду. В воскресный день мы поехали на рыбалку. Машина, которая должна была приехать за нами, по дороге сломалась. Уже поздно к вечеру догнал нас на дороге тяжело нагруженный лесовоз. Нехотя водитель согласился подвезти нас до большой дороги. Профессору нашлось место в кабине, а я уселся верхом на бревнах. Вот и большая дорога, а машина не останавливается... Вот и склад, где нужно свалить бревна, а нас везут дальше. Только на остановке маршрутного автобуса лесовоз остановился. Из кабины выпрыгнул шофер, помог профессору выйти, долго жали друг другу руки, как давние приятели, попрощались, и лесовоз, с трудом развернувшись, уехал... «Хороший мужик! Правильный!» – только и сказал Степан Афанасьевич.

Прошел год с той неудачной рыбалки, и я поехал на подмосковную дачу к Балезиным. В поселке заблудился, спросил у слесаря, чинившего водопровод. «Конечно, знаю: это тот профессор, который вместе со мной все трубы на даче менял. Хороший мужик! Правильный!». Во дворе за столом сидела у самовара веселая незнакомая компания, оживившаяся при нашем появлении. «Только тебя и недоставало, – сказал профессор. – А ты что, не узнаешь старых друзей, земляков? Кто нас с тобой на лесовозе по вологодским ухабам возил? Хорошие мужики! Правильные!». Только тогда я узнал шофера и грузчика с того самого лесовоза. Оказывается, Степан Афанасьевич дал им свою визитную карточку и пригласил заезжать в гости, если будут в Москве.

Старый слесарь, оценив обстановку, как бы констатировал: «Ну, я же говорил, что на этой даче живут хорошие люди, правильные!». И в устах профессора, и в устах слесаря эти слова звучали как самая высокая оценка людям.

Практически все аспиранты были вхожи в гостеприимный дом, где делами заправляла исключительно добрая и удивительно заботливая супруга Степана Афанасьевича Тамара Иосифовна. Каждого из нас она по-матерински называла именами ласковыми, уменьшительными. Знала об успехах и неудачах, переживала каждую защиту, многим давала самые полезные житейские и медицинские советы. Врач-исследователь Тамара Иосифовна Балезина под руководством академика Зинаиды Виссарионовны Ермольевой в 1942 году впервые получила из оригинального плесневого грибка отечественный пенициллин. Грибок этот случайно нашел в помойке на картофельных очистках Степан Афанасьевич, собрал и принес домой жене. Затем Тамара Иосифовна стала непосредственным разработчиком промышленного производства советского пенициллина, спасшего в годы Отечественной войны множество человеческих жизней. Позднее она же участвовала в разработке отечественного интерферона.

К слову сказать, одним из пациентов, на ком опробовали первый отечественный пенициллин, стал сам Степан Афанасьевич.

Произошло это так. На работе в ГКО – Госкомитете обороны – Степан Афанасьевич встретился и подружился с Ильей Григорьевичем Стариновым – «отцом минного дела» в России. Армия испытывала большую нехватку взрывчатых веществ. В лаборатории профессора Балезина разрабатывались составы для бутылок с зажигательными смесями. Для их испытания Балезин вылетал в немецкие тылы к партизанам. В работе с зажигательными смесями Степан Афанасьевич случайно получил ожог руки. Химические ожоги и нынче лечатся плохо, а в то время ожог превратился в незаживающую язву. Тогда Тамара Иосифовна попробовала применить для лечения создаваемый новый препарат. Результат оказался прекрасным: язва зарубцевалась. Только после войны Тамара Иосифовна узнала, где и каким веществом получил ожог муж. Но он был ее первым пациентом.

По воскресеньям аспиранты на загородной даче Балезиных готовили свои национальные блюда. А на кухне всем помогала чуть-чуть по-домашнему суетливая хозяйка. Там же на даче за грузинским шашлыком или вьетнамской курицей, тушенной в сухом вине, порой находились самые нетрадиционные решения некоторых научных проблем.

Иногда Степан Афанасьевич удивлял собравшихся то пушкинскими, то лермонтовскими стихами, редко цитируемыми, но очень точно приходившимися к месту в наших застольях.

И сегодня Тамара Иосифовна вместе с младшим сыном Александром Степановичем, доктором исторических наук, профессором МГУ, исследователем новой и новейшей истории Африки, остается хранительницей домашнего кабинета-музея Степана Афанасьевича, в котором есть уникальные экспонаты и документы нашего недавнего прошлого. Бывая в московских командировках, ученики Степана Афанасьевича стремятся навестить этот дом, чтобы снова ощутить его тепло.

Дружба с семьей Балезиных – еще одно мое счастье.