Ступень вторая: Нет! Не «ШАРАМЫГА»

Ступень вторая: Нет! Не «ШАРАМЫГА»

Легко учить того,

кто хочет учиться.

Из письма А. И. Мухиной

После окончания пединститута в 1953 году я по распределению был назначен учителем химии и биологии вечерней школы рабочей молодежи № 1 Вологды. Звали эти школы ШРМ, а в народе иногда «шарамыгами». Но если говорить серьезно, то такое обидное название мало подходило к вечерним школам, какими они были в середине пятидесятых годов.

Занимала она верхний этаж Первой мужской школы у Красного моста, и горел там свет в окнах с вечера и почти до полуночи. Обе школы дружно сосуществовали в одних и тех же классах.

Главным отличием от нынешних школ было то, что учились в ШРМ в большинстве своем те люди, кто не смог получить образование из-за войны, послевоенной разрухи и нищеты. Они знали, зачем пришли в школу, и готовы были к большому напряжению.

Умными и многоопытными были руководители школы – «два Василия», как их звали за глаза. Директор – Василий Григорьевич Воробьев – был раньше партийным руководителем высокого ранга, отличался прекрасными организаторскими способностями, требовательностью в работе, четкостью в оформлении документов. Он умел разговаривать по душам и с учителями, и с учащимися, пользовался у них не просто уважением, но и любовью. Но мог он быть и чрезвычайно жестким: тогда с ним спорить было трудно.

Была у Василия Григорьевича одна, если можно так назвать, «генеральная идея», которую он постоянно повторял на педсоветах, стремясь донести до каждого учителя, особенно до молодого, начинающего свою педагогическую карьеру. Он считал, что в его вечерней школе не может и не должно быть неуспевающих учеников: «У нас ведь школа не всеобщая обязательная... Сюда приходят люди, желающие получить аттестат зрелости. И мы обязаны им помочь в этом». Консультационные занятия с теми, кому программа давалась с трудом, затягивались до половины летних каникул.

Василий Григорьевич говорил: «Это полбеды, если ученик не успел выучить материал! Беда будет, если мы его плохо будем учить!». И тут в его голосе появлялся металл, а с лица исчезала привычная добрая усмешка. Заранее становилось жаль того, на кого падет упрек в нерадивости: пощады тому не было! Случалось же такое редко: в школе был хорошо устоявшийся дружный коллектив.

Человеком другого склада был завуч – Василий Васильевич Паничев. Небольшого роста, коренастый, лицо спрятано за большими, массивными очками, движения быстрые и даже суетливые. Он все время куда-то торопился...

Но это только так казалось. На самом деле Василий Васильевич был очень вдумчивым и опытным учителем учителей. Казалось, он знает прекрасно не только свою любимую химию, но и все школьные предметы, одинаково глубоко анализирует уроки физики и истории... Только на уроки иностранных языков ходил редко: «Что я там могу советовать учителю? А для галочки – не хочу, да и времени жалко». Учеников он знал по имени и фамилии, кажется, всех, но уж слабых и лентяев – это точно! В черной его тетради каждому классу отводилась своя страница, где значились те, кто нуждался в помощи или контроле. Тандем «два Василия» работал четко и дружно, поддерживая школу в постоянном рабочем ритме.

Началась моя педагогическая работа в школе с того, что уже на второй день, не сговариваясь, оба руководителя пришли ко мне на урок. Я же растерялся и провалил урок настолько, что и вспомнить стыдно. Расстроенный ужасно, я готов был к заслуженному разносу. Но Василий Григорьевич лишь спросил: «Вы сами-то уроком довольны?». Я только тяжело вздохнул. А Василий Васильевич предложил: «Давайте не будем его обсуждать, дадим недельку осмотреться, а потом еще раз (и не раз!) посмотрим». С тем и разошлись, а я остался мучиться стыдом: испугался, а кого больше – учеников или администраторов – и сам не понял! Позже об этом уроке в школе мне никто не напоминал.

Зато я на весь год попал «под колпак» к Василию Васильевичу: редкий день не приходил он ко мне на уроки, подробно анализировал достоинства и недостатки каждого их этапа.

Часто он приглашал меня и других учителей до работы, учил определять и четко реализовывать главную задачу уроков, правильно распоряжаться рабочим временем, рационально сочетать новый материал с повторением, выверял с нами каждую строчку конспектов.

В его завуческой манере было такое: он заранее предупреждал, что в такой-то день придет только на опрос, и просил заранее предупредить тех, кто должен отвечать. Чаще это были фамилии из его черной тетради. Так он контролировал не только меня, но и своих подопечных учеников, а дальше он спешил в другой класс посмотреть, как организована самостоятельная работа на уроке. Успевал он делать очень многое.

Вполне понимая, что работающему человеку на выполнение домашних заданий времени не остается, «два Василия» требовали обучать ребят на уроках.

Написал я слово «ребят» и подумал: а ведь там-то в классах рядом с ребятами сидели такие дяди и тети, что порой были старше учителей. Именно им было труднее учиться.

Вторая педагогическая идея «двух Василиев» была в то время – время «обязательных государственных программ и единых требований» – в чем-то даже крамольной. Они убеждали нас, что учить «вечерников» следует не всему подряд, а, в первую очередь тому, что им в жизни нужно. А помогать, в первую очередь, следует тем, кто хочет учиться. Василий Васильевич называл такой подход «педагогикой приоритетов». Мне предложили много дополнительных уроков для тех, кому предстояло сдавать химию в вузе, а рядом историки обсуждали свои проблемы прямо в кабинете директора, литераторы писали дополнительные сочинения. Так на деле прорастали первые ростки профильного обучения.

По ряду же индивидуально мало значивших предметов оценки ставили, да простится это нам, «сквозь пальцы глядя». Жизнь большинства выпускников ШРМ №1 показала, что «два Василия» в своих взглядах по большому счету были правы.

Были и курьезные моменты в нашей работе. Поручили школе вести занятия в классах, организованных при женской исправительно-трудовой колонии. Уроки-то можно было вести в зоне, но что было делать с практикумами по химии и физике, предусмотренными программой? Мои ученицы очень просили организовать такие практикумы «на воле»: уж очень хотелось им вырваться хоть на час за колючую проволоку. Я предложид провести практикумы в школе по воскресеньям, когда здание пустовало. И тут уж мы не сокращали занятия ни на час, бывало, даже растягивали, как могли... Охранники, привозившие двенадцать девчонок, с удивлением смотрели на наши занятия, порой даже просипи повторить интересные опыты А потом вместе с нами пили чай с баранками.

Через много лет одна из учениц «из зоны» увидела меня в метро в Москве, долго не решалась подойти, но остановила в переходе, и мы с улыбкой вспоминали те уроки. Чего я себе не позволял принципиально, так это спрашивать у девчат, за что они попали «в зону». «Не мое это дело!» – решил для себя.

А была и такая ситуация. Вдруг вышло постановление уволить из милиции всех сотрудников, не имеющих среднего образования и не учащихся в школах. Тут же были организованы «милицейские» классы, в которых за одними столами с рядовыми милиционерами, с участковыми-лейтенантами сидели и старшие офицеры, прошедшие войну. Нам помогало Управление внутренних дел, выделившее прямо в милиции комнаты дня занятий. А начальник Управления сам пришел на педсовет, предложил любую поддержку, но скромно попросил об одном: «Вы хоть при подчиненных не спрашивайте моих заместителей!». Пришлось нам ввести систему индивидуальных зачетов, а что там отвечали великовозрастные майоры-полковники, какие писали уравнения химических реакций, кто теперь вспомнит?

Но были и такие, кто химию учил серьезно, а криминалисты и вовсе загоняли меня в угол своими неожиданными вопросами из специальной химии, которую я не знал совсем. Пришлось мне учить и ее. Целое поколение вологодских милиционеров сегодня уважительно раскланивается с нами – бывшими учителями ШРМ № 1

За год работы в ШРМ ученики помогли пополнить кабинет химии весьма полезными вещами. Кто-то принес ацетиленовую горелку, кто-то диковинку тех времен – газовую плитку, кто-то – коробку пробирок, бутыль с кислотой, барабан со щелочью. Тащили с работы все, как тогда говорили, «методом народной стройки»... Вместе с нами суетился на ремонте кабинета и Василий Васильевич. Это еще больше сближало меня и с ним, и с учащимися. Дружбу с В. В. Паничевым мы пронесли через всю жизнь. Многие наши выпускники сохранили добрые чувства к своей «вечерке».

Помню, как на одном из уроков получил я записку с последней парты: «Кончай поскорей, курить хочется!». Автор ее улыбался и хитро подмигивал... Впоследствии Альберт Вадимович Разумовский окончил Московский химико-технологический институт имени Менделеева, стал большим столичным начальником и здорово поддержал меня, изготовив на предприятиях своего главка всю специальную мебель для нового корпуса Вологодского пединститута и кафедры химии. Ни о каком мздоимстве за такую услугу речи не могло идти: просто, сидя у него дома, мы распили бутылочку привезенной с родины «Клюковки». А очаровательная жена Альберта Вадимовича с наигранной серьезностью при этом уговаривала мужа: «Уж ты, Бетенька, подумай хорошенько, чем еще можешь помочь своему любимому учителю!». В этой фразе была добрая ирония: учитель и ученик до седьмого класса учились вместе, а в ШРМ я оказался классным руководителем Альберта.

Такой была вторая ступень в моей учительской карьере.