Письмо Саши Ускова

ВРЕМЕНА ВОЕННЫЕ

Великая Отечественная война поделила мое поколение на воевавших и невоевавших. Разница в возрасте могла быть всего в один год, но тот, кто хлебнул войну, уже совсем не походил на тех, кто еще ждал призыва... Это не значит, что дома было много легче. Ужасы войны чувствовали все. Судьбы людские военной порой переплетались так неожиданно и причудливо, что невозможно объяснить никакой теорией вероятности и так же трудно представить, как неискушенному трудно представить пересечение параллельных плоскостей в неэвклидовой геометрии.

Героическое соседствовало с трагическим, комическое могло иногда промелькнуть рядом с самым обыденным. Порой кажется, что судьбами людскими правил случай, а не «его величество Закон».

Я расскажу о некоторых людях, с кем встречался на жизненном пути. С их слов мне довелось многое узнать о войне

Письмо Саши Ускова

Мне кажется: весь мир в одном

Простом, чуть склеенном конверте.

А горькой муки больше в нем,

Чем в ледяном дыханье смерти.

Рюрик Ивнев

В ответ на книгу «Из записок счастливого человека» я получил много писем от моих школьных друзей. С разрешения автора хочу привести практически без сокращений одно письмо. Судьба семьи Усковых точно передает людские судьбы той эпохи. Здесь я – свидетель.

«Дорогой Исаак!

Огромное тебе спасибо за книгу. Растревожила она мне душу. Нахлынули воспоминания так остро, так зримо.

Вологда – город, в котором прошло и мое детство и юность – самая лучшая пора жизни. В то же время это место, где мне пришлось испытать неисчислимые страдания и горе утрат...

Вспоминается 1942 год, война. Старший брат заканчивает десятый класс. Я вынужден бросить шестой из-за болезни. Лежу дома. Рядом лежит мой отец и медленно умирает от голода. Нас пятеро детей, и мама – учительница литературы –бьется как рыба об лед и не может прокормить нас на свою учительскую зарплату.

Перечитываю место, где ты пишешь о своем отце. Да, и мой отец тоже был арестован, но раньше, в 1931 году. Его бросили в камеру уголовников и подвергали там ужасным унижениям: все из-за того, что он не хотел подписать компрометирующие заявления против известного вологодского врача Кадникова, жившего по соседству. Кадникова хотели осудить по 58-й статье: кому-то, кровь из носа, нужно было вечера за преферансом в его доме выдать за контрреволюционные сходки... Издевательства длились девять месяцев, но, ничего не добившись, отца выпустили. Повезло...

В феврале 1943-го отец умер. На кладбище в сарае в то время штабелем стояли незахороненные гробы: был трескучий мороз до 40 градусов, и некому было копать могилы. Две недели мы не могли похоронить отца. В одной из комнат вынули раму и создали там холод...

Одноклассники брата под руководством могильщика вырыли могилу, но могильщику пришлось отдать наш дневной паек хлеба (нам – иждивенцам –по четыреста граммов, а маме – служащей – шестьсот). Учителя где-то достали две пачки махорки: их пришлось отдать за гроб. Положили гроб на дровни, и отправился он в свой последний путь...

Отец когда-то преподавал в реальном училище и рассказывал нам, что на большой перемене школьный сторож в знаменитую учительскую с ее подковообразным столом, где каждый учитель имел свое место, вносил большой самовар, а на стол ставились блюда с нарезанными булками, сливочное масло, сахар... А умер отец фактически от голода...

Потом я потерял с болезнью почти пять лет. От вас отстал, хотя был годом старше.

Для иллюстрации обстановки того времени расскажу еще об одном эпизоде. В ту же зиму горздравотдел дал мне путевку в туберкулезный санаторий «Бережок», расположенный в семи километрах от станции Харовская. Собрали мне узелок, и поехал я в санаторий. На станции люди показали дорогу, и пошел я по заснеженному полю. На пригорке увидел церковь, подошел и увидел надпись на фанерке «Детский туберкулезный санаторий». Вошел. Помещение разгорожено на комнаты-палаты, на потолке – лики святых, библейские сюжеты. Начал «лечиться». На весь санаторий – одна медсестра и ни одного врача. Перевязочных материалов и лекарств – никаких нет. Изобретательная медсестра нашла выход: обрывала листья с засушенного березового веника, распаривала их в чайнике, затем налепляла на раны и забинтовывала тряпочкой, которую бесконечное число раз приходилось стирать. Через окно, закрытое витиеватой решеткой, в палату проникает слабый свет луны, в котором по стенам и потолку скользят тени голых кладбищенских берез. А в окне – «оздоровительный» пейзаж: почерневшие от времени могильные кресты и голые деревья, поскрипывающие на ветру.

После первой же ночи я решил убежать домой (мне было пятнадцать лет). Но меня уговорили остаться, сказали, что покойники здесь смирные и по ночам не ходят... Туберкулез костей и кожи грыз мое тело. Дошло до глаз. Сильная резь не давала смотреть на свет. «Мудрая» медсестра приняла решение: не может смотреть – свет закроем. Вырезает из обложки старой церковной книги два кружочка. Связывает их тесемкой и ...надевает на глаза. К утру эти «наглазники» я уже не мог оторвать от глаз: гнойные выделения приклеили их намертво. Начались нестерпимые боли. Решили везти меня в больницу. Надели шубу, уложили в дровни и повезли на станцию. Там фельдшер отмочил картонки и скомандовал: «Немедленно в Вологду!».

Представь картинку: открываются двери, и мать видит меня в «наглазниках», а рядом все та же медсестра. Когда я попал на прием к доктору Евгении Васильевне Александрович, она от негодования места не находила. Снова размочили картонки. Диагноз страшный..., я ослеп на оба глаза. Началось настоящее лечение. Да, это было время сплошного горя, постоянных «похоронок», а сердца людей не ожесточились, наоборот, становились добрее и отзывчивее к чужому горю. Как же я благодарен замечательному доктору Александрович, вернувшей мне зрение!..

Остальные члены семьи войну пережили. Брат Володя после войны стал адвокатом и очень высоко ценил твоего отца. Старшая сестра стала заместителем генерального директора большого объединения молочной промышленности. Она не случайно выбрала эту специальность: наголодалась во время войны. Я закончил Ленинградский политехнический институт, отработал 35 лет. Младший – полковник в отставке.

Смотрю на обложку книги – Красный мост, а его-то уже и нет, как нет и нашего дома: одно пустое место. Сердце щемит. Всех, кого упоминаешь, помню и я. Особенно твою маму, которая приносила в наш класс патефон и учила слушать и понимать классическую музыку. Обаятельной и доброй она мне запомнилась.

Одним словом, ты разбередил душу...

Твой друг Александр Усков.»

К такому письму ничего не добавишь, ничего не убавишь! Разве что о Евгении Васильевне Александрович: стала она заслуженным врачом, почетным гражданином Вологды. Именно она добилась строительства в городе прекрасной областной глазной больницы. И жаль, что на этом здании до сих пор нет памятной доски с ее портретом...

А Саши Ускова – человека необыкновенной скромности и доброты – уже нет с нами около года... Письма его – документы времени.