<.......>
К другим лицам, не имевших к нему никакого отношения он был очень добр и внимателен и ему видимо доставляло удовольствие сделать для них что-нибудь приятное или помочь им в нужде их, если они обращались к нему, но при этом нужно было, чтобы они отметили в своей просьбе, что именно он, а не кто-нибудь другой, может помочь им, что именно от него зависит улучшить их положение.
Жена его Софья Степановна была кажется немного старше его или одних с ним лет, но постоянно молодилась и любила амурные интрижки, почему и смотрела на них у чужих довольно снисходительно; вероятно она прощала их и своему супругу, когда они бывали у него раньше. Многие говорили и утверждали, что она была в близких отношениях с Владимиром Андреевичем Тихомировым, нашим же сослуживцем и заключали это из того, что Владимир Андреевич ежедневно после обеда со связкой книг или с мешком книг отправлялся к Левенталю, где и оставался до позднего времени. Сидеть дома один он не мог, музыкой он не занимался, картами тоже, на занятия бактериологией достаточно было и дневного времени. Он был женат, имел двух дочерей, но не жил с семьей. Жена его, говорили, будто бы легкомысленная особа, но верно ли это - не могу судить. Дочери обе были уже давно замужем за врачами, старшая из них была высокого роста, красива и хорошо сложена. Обе они тоже разошлись с мужьями. Брак Владимира Андреевича даже считался незаконным потому, что он и брат его Михаил Андреевич, впоследствии профессор Анатомии Киевского университета, были повенчаны на родных сестрах, но Михаил Андреевич венчался раньше. Какая цель была у законодателя запретить подобный брак? Что тут противного природе, когда два брата женятся на двух сестрах? Почему одному брату можно жениться, а другому нельзя? И это правило до того было сильно, что Владимир Андреевич вновь венчался со своей супругой уже по выходе в отставку из Павловской больницы, когда уже обе дочери успели разойтись со своими мужьями. Вот это-то одиночество, которое он должен был постоянно чувствовать, вероятно и влекло его к Левенталю, где оба супруга были к нему всегда любезны и ласковы. К 11 часам вечера он всегда возвращался домой , а ровно в 11 ложился спать, о чем мы узнавали по стуку брошенного сапога на пол, так как его спальня приходилась над моим кабинетом (мы жили в нижнем этаже, а он над нами, во втором). Мадам Левенталь была неравнодушна к автору этих записок даже через несколько десятков лет, когда сыну было лет 50, а ей между 70-80, “Я вижу, Иван Ильич, что Вы ко мне, как к женщине, не питаете никакого чувства”. Увы. Она была совершенно справедлива в этот раз. Хотелось мне сказать ей, что всякому овощу есть свое время, да так как-то с языка не шло. Сынок их Коля, довольно красивый и очень не глупый мальчик, был на юридическом факультете и, несмотря на протекцию Тихомирова как профессора, никак не мог кончить курс, хотя и принимался держать экзамен три раза: постоянно ему что-нибудь мешало экзаменоваться: то карты, в которые он играл превосходно, особенно в винт, то какая-нибудь поездка со знакомыми девицами, так все не ладилось и приготовиться поэтому не было времени. Покончивши совсем с университетом, он был в Курске податным инспектором и состоял в большой дружбе с тамошним Губернатором из прокуроров, тоже охотником повинтить. Это был их общий интерес.
Свободное копирование
