Здесь можно было бы сказать кое-что и о деятельности Московского Воспитательного дома, но это такой пункт, которого касаться в наше время было невозможно: кроме того, что он был в ведомстве императрицы Марии, но он находился под особым покровительством императрицы (жены Александра III) и, стало быть, его можно было или хвалить, или молчать о нем. А хвалить его было трудновато: порядки там были такие, что если бы он принадлежал земству или частному лицу, то служил бы неисчерпаемой темой для газет. Но в силу своего привилегированного положения, он был неприкосновенен, и всем газетам было предписано ни слова не говорить о нем под страхом закрытия газеты. Но все же кое-какие слухи доходили в публику и об этом учреждении. Так, например, дошли до Петербурга слухи, что между кормилицами Московского Воспитательного дома почти не переводится рожа, чаще на лице. Предписано было инспектору расследовать причину этого явления и принять меры к уничтожению его. По приезде в Москву он без Почетного опекуна и Главного доктора Воспитательного дома отправился в этот дом и то отделение, в котором находятся кормилицы с грудными детьми, в так называемый 5-й этаж, и сразу был поражен тем воздухом, который там был: это был нестерпимый вонючий пар, а не воздух, это было ужасное зловоние от гнилой мочи. Он спросил, где же сушатся детские мокрые пеленки. Ему ответили, что это делается в сушилке. Покажите мне сушилку. Повели в коридор и остановились перед дверью сушилки, которая оказалась запертой на замок. Где ключ от замка? У надзирательницы. Где надзирательница? Ее дома нет, ушла со двора. Найти ее и просить открыть двери сушилки. После многих колебаний и розысков нашлась и надзирательница и ключ от сушилки. Когда отворили двери, оказалось, что сушилка давно уже не отворялась, судя по тому сору и пыли, которые были на полу ее, и кроме того она была почти сплошь завалена какими-то старыми ящиками и сундуками и не служила уже давно своему назначению, а была складом ненужного старья. Где же сушатся пеленки? Вместо ответа на этот вопрос - молчание. Инспектор отправляется вновь в залу 5-го этажа и замечает, что у всех кроватей, на которых спят кормилицы, как ножной, так и головной концы тюфяков значительно приподняты сравнительно с серединой его. Поднимает конец одного тюфяка и находит под ним множество пеленок, свернутых комком, из которых некоторые уже загнили; тоже самое и под головным концом; тоже самое и подо всеми другими тюфяками; а всех их более 100 в одной зале. Все пеленки запачканы испражнениями и пропитаны мочой, уже записанные, стало быть, лежат здесь более недели... Вот и причина того зловония, которое поразило инспекторский нос.
Но где же причина рожи, особенно на лице, главным образом на лбу и на носу? А вот где. Кормилицам полагается одеваться в кофту белую и на голову надевать особый убор вроде чепчика-кокошника из белой, сильно накрахмаленной ткани, по краю которой проходит оборка-плиссе, укрепленная на своем месте зеленой шелковой тесемкой. Ради экономии такие чепчики моются очень редко, может быть раза два в год, а с одной головы снимаются, кладутся в кладовую и потом надеваются на другую голову. Умываются кормилицы, конечно, каждый день, но им не дается полотенец; поэтому лицо и руки после умывания они вытирают или концом кофты, или подолом юбки, а волосы смазывают свечным сальным огарком, передаваемым от одной к другой. Когда кормилица заболевает рожей, чепчик с нее снимается, кладется в кладовую и лежит там немытый до нового употребления, т.е. до нового заражения. Очевидно, причина рожи может быть удалена не врачебными, а чисто административными мерами, указаниями на которые нельзя руководствоваться. Попробуй кто-нибудь укажи почетному опекуну на непорядок - и будет с ним то же, что было сделано с доктором Кватцем, когда он вздумал не послушаться Почетного опекуна Недгарда, за что и очутился вместо Москвы в Закаспийском крае военным врачом, а ведь был вполне прав, на что указали и другие врачи, вышедшие вслед за удалением Кватца в отставку. Это тоже относится к иллюстрации нашего времени и особых привилегий высшей чиновной бюрократии.
Единственное отрадное явление из всех приезжавших к нам чинов представлял собой товарищ Главноуправляющего генерал Олив. Этот был совсем другого рода человек, земец, практик, хороший сельский хозяин. Ему поручено было расследовать причины, почему саратовский удельный округ, ведающий массой земель, дает сравнительно мало дохода. Он поехал туда, прожил там более года и, возвратясь в Петербург, доложил, что жизнь в Саратове не дешевле Петербургской, а служащие в уезде получают очень мало, сравнительно с петербургскими и потому невольно изыскивают себе посторонние доходы, и предложил увеличить всем им жалованье в несколько раз. Предложение это было принято и через 3-4 года получилось дохода на 4 миллиона больше, чем получалось раньше. На эти-то 4 миллиона и было куплено в Орловской губернии село Брасово для царского брата Михаила Александровича, в котором он и жил постоянно. Имение это, говорят, давало большие доходы, но могло бы давать еще больше, если бы не было такой массы административных лиц, содержание которых стоит очень дорого и если бы было сделано изменение в полеводстве, и вообще изменился бы порядок хозяйничанья.
Свободное копирование
