В Москве мы окончательно договорились с Иваном, чтобы он жил у меня в Путятине, и 14 июня вечером выехали из Москвы в Сапожок, приехали туда 15-го около полудня, я представился вновь Головину и на следующий день был уже на месте своей службы, т.е. в с. Путятине. По дороге из Сапожка, конечно на лошадях, мы с Иваном расспрашивали ямщика о том, что это за земли, по которым мы ехали, чьи леса, и каково же было наше удивление, когда слышали, что все это Кошелевские владения. Я и составил себе представление о Кошелеве, как о каком-то Крезе, да и не ошибся - это был один из самых крупных помещиков во всей Рязанской губернии, но к воспоминаниям о нем я еще перейду после. Теперь же скажу лишь, что на всем протяжении от Сапожка до деревни Отрады нам пришлось ехать по его владениям, а это было более 20 верст.
Приехали мы в Путятино в базарный день, в среду, остановились в единственном постоялом дворе Манушкина, он же Лаптин, на базарной площади, замечательно грязной, неприветливой. Конечно, здесь у нас не было ни одной знакомой души. Я велел позвать к себе моего будущего сослуживца, земского фельдшера Вас. Чижикова, который скоро явился и произвел на меня хорошее впечатление. Я порасспросил его о том, что тут делается, когда приходят больные, с какими болезнями чаще всего, откуда берутся лекарства, много ли лежало в больнице. Оказалось, что в больнице никто не лежит и не лежал; до меня был врачом всего 3 месяца Як. Сид. Никольский, бывший военный врач, человек уже престарелый; что лекарства получаются из города при посредстве Управы, и вообще за всем, что нужно для больницы, следует обращаться в Управу.
Отпустивши Чижикова, я попил чаю и пошел в больницу. Что же это за больница?! Я мог бы свободно пройти ее, не зная, что это именно она, а не обычная изба, если бы на крыльце ее не стоял тот же Чижиков. Вся больница состояла из двух изб, как здесь говорят, пятистенных, соединенных между собой сенями, или - сенями разделенная на две половины длинная изба. В одной (левой) половине помещалась приемная, и стояли 3-4 кровати железные с соломенными тюфяками, небольшая ширма, а за ней - еще кровать. Этот угол за ширмой изображал собой родильное отделение. В другой половине была русская печь, занимавшая довольно много места; здесь помещались аптека, кухня, прачечная (без существования прачки) и квартира фельдшера, семейного человека. Нужно было быть особенно нетребовательным человеком, чтобы жить в таких условиях, в каких жил этот фельдшер. При осмотре аптеки оказалось, что в ней были по большей части все разные травы, немного хинной корки, серая ртутная мазь, скипидар, свиное сало и еще что-то; вообще все было бедно, скудно; аптекарской посуды не было; весы были, но маленькие и не полный разновес. Вместо хирургических инструментов была налицо лишь сафьянная сумка, довольно подержанная, от фельдшерского набора инструментов, но самого набора не было, вместо инструментов там лежала лишь полоска железа (обрезок кровельного железа), перегнутая пополам и называвшаяся пинцетом. Ни иголки, ни шелка не было. Во всей больнице не было никакой посуды, принадлежавшей собственно ей, кроме нескольких горшков; не было даже и отхожего места. Словом сказать, изба эта ничем не отличалась от обыкновенных крестьянских изб, почти покинутых жильцами; она называлась только больницей. Стало быть, все нужно было заводить вновь, понемногу, чтобы не запугать слишком большими требованиями и Управу, и попечителя больницы Карла Карловича Эмме, с которым я еще не познакомился.
В первый же мой визит в больницу туда приходило несколько человек больных, приехавших, конечно, не нарочно за тем, чтобы лечиться, а потому, что это был базарный день и слухи о приезде доктора быстро разнеслись по базару. И вот те, у которых что-нибудь болело, шли посмотреть на новое лицо. А у кого же что-нибудь не болит, если не постоянно, то хотя бы по временам? Какое впечатление произвел на них я сам - не знаю. Знаю только, что когда я возвращался к себе на постоялый двор примерно часа через два, я слышал уже, что называли мое имя и фамилию, говорили, кто я такой, откуда прибыл. Сведения эти получились, вероятно, от моего Ивана, который для первого знакомства успел пропустить стаканчик.
Свободное копирование
