Занятия наши на 5 курсе были очень многочисленны. К 6 (8) часам утра нужно было быть уже в Ново-Екатериинской больнице, где у каждого из нас было по несколько человек больных, у которых мы были кураторами, вели подробные истории болезни. У меня, например, одновременно было шесть больных в Клинике Новицкого. Это объясняется тем, что нас было на 5 курсе всего около 40 человек, которые делились на две половины; из них одна половина в первое полугодие занималась у Новицкого, а другая у Варвинского (Терапевтическая госпитальная клиника), а после Рождества обе поло-вины менялись. Занятия в клинике были от 8 до 10 часов; от 10 до 12 часов патологическая анатомия (Клейн); после 12-и часов глазная клиника в глазной больнице или судебная медицинская в Анатомическом театре в университете, переход туда немалый. В то же время, начиная с октября шли занятия оперативной хирургией, а с января практические занятия сменились экзаменом из них, который состоял в том, что нужно было сделать в присутствии профессора 3 операции и из них одну перевязку на сосуде (артерии); операции делались на не трупах. Шли так же практические экзамены по анатомии, по гистологии, по акушерству, по судебной медицине, вообще все практические экзамены, которые необходимо было сдать оканчивающим курсы. Одновременно были так же дежурства на целые сутки в акушерской клинике, присутствие при всех родах в клинике. Эти дежурства были особенно полезны нам, так как прием младенцев происходил всегда под наблюдением ординаторов. Я помню очень хорошо, что однажды я дежурил в акушерской клинике один (а обыкновенно два студента) и за сутки принял 31-го младенца. Мать одного из младенцев упро-сила меня быть крестным отцом ребенка, и, когда я согласился, стали просить и другая, и третья, и потом все - 31 мать. На следующий день я крестил их ребят всех и, стало быть, зараз приобрел 62 кумы. Потом когда об этом стало известно всему курсу, меня стали звать всеобщим кумом.
Вообще, на 5-м курсе занятий было так много, что я теперь удивляюсь, как у нас хватало сил на все это. Ведь раньше 4-х часов мы не могли пообедать и оставались целый день без еды. А вечером нужно было идти опять в Екатерининскую больницу - навестить своих больных, смерить им температуру, записать в дневник. Результатом всего этого было то, что я пользуясь всегда хорошим здоровьем (кроме бывших у меня лихорадок) стал ослабевать и дошел до того, что однажды, когда я сидел в своем номере у открытого окна, читая какие-то руководства, испугался петушиного крика, внезапно раздавшегося со двора и испугался настолько, что со мной сделался обморок. Это было в присутствии моих сожителей, которые мне помогли.
Да и не один я так ослабел, а все мы ко дню последнего экзамена, выпускного, ослабели и побледнели до того, что смотрели не врачами, а больными, но, благодаря наступившему полному отдыху и молодости, скоро оправились. В последнее полугодие все время у нас было занято с раннего утра и до ночи, у нас не бывало ни одной минуты, чтобы мозг не работал, оставалось лишь время на обед и сон. Зато и сон же этот был крепкий: на одном боку часов 6-7. А один из наших сожителей Николай Алексеевич Голосов проспал двое суток в одном и том же положении без питья и пищи и настолько крепко, что мы на нашем совещании решили насильно разбудить его, и когда он, наконец, проснулся, должны были оттирать ему всю строну тела, на которой он лежал, она у него посинела, ничего не чувствовала, начинался пролежень. Оттерли. Окончили мы курс 30-го мая 1870 года; назавтра получили об этом официальное объявление от декана, в присутствии других профессоров, в том числе и Матюшенкова, который поздравил нас, жал руку, целовался и приговаривал: “Иди, матушка, в жизнь, не ленись, работай на пользу человечеству, помни то обещание, которое ты подписал сейчас” (факультетское обещание).
К двум часам мы отправились на наш взаимно-прощальный обед в ресторан Тестова. Все были веселы, говорливы, счастливы. Еще бы не быть веселыми, когда мы стали полноправными врачами, гражданами не по-теперешнему, а по-тогдашнему понятию. Тут за обедом я скоро напился пьян и кем-то был доставлен домой в бессознательном состоянии. Потом мне говорили, что меня внес на руках коридорный Иван, который потом служил у меня в Путятине и который говорил мне, что я тоже пью, что он-то носил меня пьяного, а я его не ношу, а он был великий пьяница и все 5 1/2 лет, которые он прожил у меня, он постоянно напивался, и говорил, что это в последний раз.
Проспал я до ночи и на рассвете, стало быть, часов около 3-х, пошел походить по улице, развеять тот туман, которым была наполнена моя голова, а вечером поехал по Рязанской железной дороге в город Сапожок, чтобы заключить с управой условие на занятие места земского врача по северному, т.е. Путятинскому участку.
Свободное копирование
