Ну вот открылся учебный год и я уже студент 2-го курса, медик. Из новых для нас профессоров здесь нам читали: А. И. Бабухин гистологию и физиологию и Гивартовский - органическую химию, фармацию и фармакологию с упражнениями в лаборатории. Гистолгия тоже сопровождалась практическими занятиями, но под руководством не Бабухина, а его прозектора Л. Л. Дювернуа и Шнейдера, сам же Бабухин по большей части лежал в своем кабинете. Читал он гистологию несомненно хорошо, ясно, определенно: сообщал все новое , что делалось по этой науке, но читал далеко не постоянно, иногда делал пропуски не только на недели, а даже на месяцы. Например во втором полугодии 2-го курса он прочел нам всего лишь три лекции, остальное время болел злым российским недугом, т.е. запоем и допился до того, что чуть не сжег свою квартиру в университете, стараясь выгнать чертей из всяких закоулков, за шкапами, сундуками, столами, выгонял он кадильным дымом с соот-ветствующими заклинаниями. При нормальных условиях это был несомненно даровитый человек, но любовь его к немцам и всему немецкому чересчур ясно выражалась во всем и доходила до того, что он считал только немцев способными к науке и культуре, а остальных европейцев в том числе и французов и англичан отодвигал на задний план; о русских и говорить нечего, их он мешал с грязью, а в то же время продолжал служить в русском университете; такой взгляд на русских у него был не только на гистологов, но вообще на всех русских. И почему бы ему, такому почитателю талантов немцев не жить в Германии, а уж если это невозможно, так почему бы ему не позаботиться как профессору русского университета о том, чтобы и в России развивалась и двигалась наука или создавалась насколько это возможно. Ему вероятно было известно, что если профессор в 1/2 года прочитает с кафедры лишь 3 часа, так это не дает особенно больших знаний его слушателям и вряд ли подвинет их на разработку этой науки. Да и что могли дать существенно его лекции, когда иной раз они касались не гистологии, а общественных вопросов, например отношения газеты “Москов-ские ведомости” к тому или иному политическому взгляду. Обыкновенно он очень рано оканчивал свои лекции и в марте уже уезжал за границу, особенно куда-нибудь на берег Средиземного моря, где, говорят, он занимался преподаванием устройства электрического органа у скатов. Удалось ли ему это преподавание и к каким выводам он пришел - я не знаю. По моему мнению, он как профессор был вовсе не так знаменит и не на столько выдающийся ученый, как об этом толковали поклонники (Снегирев), между прочим такие же пьяницы, как и он сам. На основании всего этого я нахожу, что он был не только бесполезный для университета профессор как учитель, но даже вредный, потому что занимал кафедру важнейшей науки и почти ничему не научил; всякий другой на его месте принес бы гораздо больше пользы. Он и умер оттого, что в пьяном виде упал с лестницы и разбился. Похоронен он в Даниловском монастыре и на чугунном памятнике его сделано выпуклое изображение микроскопа. Во время практических занятий, как я сказал уже, он оставался в своем кабинете, а если выходил из него иногда, так об этом узнавали все, потому что выход свой он сопровождал самой невозможной площадной бранью, относившейся иногда неизвестно к кому, а чаще по адресу его ассистентов Дювернуа и Шнейдера. Для нас было непонятно, как эти люди могли выносить такое обращение с ними. Были и в то время самодуры, были и раньше (например Овер и Захарьин), но все же они не доходили до таких пределов и не делали такие пропуски в занятиях со студентами, стало быть были полезны по мере их умственных сил и способностей. Про него говорили, что он умен, но и это мнение основывалось на том, что с ним никто не желал вступать в диспут, так как с первых же слов на него сыпалось из уст А. И. Бабухина целый град нетерпимых ругательств. Читал он физиологию по руководству Дондерса, почти из слова в слово, что мог сделать всякий, самый захудалый преподаватель. Какая же тут была его заслуга? Его поклонники говорили, будто он составил это имя в гистологии своими работами. Но какие же это работы? Мы, что-то их не знаем. Знаем только, что была его статья о распределении (гистологическом) обонятельного нерва, помещенная в одном из руководств по гистологии какого-то немецкого профессора; руководство это было в форме сборника, а других статей его, не только писанных им, но даже и редактированных им, не было. Не вышло за все время его профессуры, кажется ни одной диссертации по гистологии, которой он бы руководил, кроме диссертации Зернова о строении хрусталика.
Свободное копирование
