На лекции Богословия, которые читал первым курсам всех факультетов вместе профессор свящ. Сергиевский, я, конечно, не пошел и не сожалел об этом, так как бывшие на ней сотоварищи говорили потом, что содержание лекций не значилось в программе и касалось соображений о важности Богословия для каждого образованного православного христианина.
Кроме основного предмета (анатомии) и богословия на первом курсе читалось, как вспомогательные науки: зоология низших животных (проф. Анат. Петр. Богданов), ботаника (Н.Н. Кауфман), минералогия (А. Н. Толстопятов), неорганическая химия (Н. Е. Лясковский), сравнительная анатомия (Ворзенков), физика ( Любимов) и энциклопедия медицины ( Мин). Кроме того, еще три часа в неделю шли занятия немецким языком (Траутильдт). Свободных часов, как на других факультетах, у нас не было.
Преподавание физики шло нам совместно с фармацевтами, со множеством опытов и без формул; это было как бы популярное чтение для лиц, никогда не слыхавших, что за штука такая физика, а ведь мы изучали ее два года в гимназиях, выводили и формулы в отделах о рычаге и свете. А как мы могли понимать сравнительную анатомию, когда не слыхали еще ничего о нормальной анатомии, не знали даже, какие кости есть у человека - это осталось на совести тех, которые поставили эту науку на 1-й курс медикам.
Тоже надо сказать и относительно Энциклопедии медицины. Потом, через много лет, ее читал уже на 4-ом курсе профессор физиологии Л. З. Мороховец и вызывал большой интерес у слушателей. Изложение зоологии низших животных было до того сухо, до того непонятно, без всяких чертежей и рисунков, что не оставляло в памяти и представлении решительно ничего; это тем более непонятно, что читал ее известнейший зоолог, составивший себе почетную известность даже за границей. Это был в жизни довольно ловкий человек, умевший ладить с высокопоставленными лицами и сильными мира сего, благодаря чему ему удалось потом, почти одному, устроить в Москве этнографическую выставку, на которую были отпущены Правительством очень крупные суммы. Он же привлек к устройству ее некоторых министров, генерал-губернаторов и людей с крупными капиталами. Он умел помазать по губам этим людям и тем, что ходатайствовал перед обществом естествознания, антропологии и географии об избрании их в почетные члены, а великого князя Константина - председателем этого общества, чему он был, конечно, очень рад, ибо на обязанности его лежало лишь подписание разных дипломов, а богатые люди давали довольно крупные суммы на снаряжение разных экспедиций от общества.
Преподавание минералогии (без кристаллографии) ограничивалось одним часом в неделю и касалось тех металлов и минералов, которые встречаются в природе и употребляются в медицине (селитра, поваренная соль, железная руда, глауберова соль и т. п.).
На лекциях немецкого языка почти никто не бывал, человека 3-4, и то из тех, которые хотели намозолить глаза лектору своими лицами. Преподавание состояло в переводах с немецкого на русский каких попало статей.
Серьезней всего и интересней было живое слово, сопровождаемое массой опытов, у профессора химии Лясковского. Он до того увлекал аудиторию, что нередко лекции его оканчивались аплодисментами. Им особенно увлекались два наших студента - Остроумов, впоследствии профессор, и Андреев, последний даже не стал держать переходные экзамены, чтобы остаться на второй год и иметь возможность заниматься в лаборатории. Здесь же он нажил себе чахотку и скоро умер.
Имея билет для свободного входа на лекции без обозначения факультета, я, любопытства ради, заходил иногда на лекции других факультетов и попал к филологам на лекцию философии профессора Юркевича. Теперь, конечно, я не помню, что он толковал о том, что если рядом лежат единое и многое, то что произойдет, если мы единое положим на место многого, а многое на место одного. Оказывалось, что они поменяются местами, что было очевидно и без всякого предварительного толкования. С тех пор у меня отбилась всякая охота к философии и к лекциям Юркевича особенно.
Был еще на лекции проф. сельского хозяйства Якова Калиновского, известного тем, что он перевел массу книг с иностранных языков на русский и, как говорили знатоки дела, все книги чрезвычайно важные по сельскому хозяйству. Особенно ввиду того, что у нас почти не было своей литературы по этому делу.
Слушателей у Калиновского было немного, не больше 10-12. Он сел на кафедру и, сказавши “сегодня я Вам скажу...” отправился рукой в боковой карман сюртука и, не найдя там того, что искал, отправился рукой в задний карман сюртука, опять повторяя, что он скажет что-то, а когда и там не нашел желаемого, уже закончил фразу, повторяя: “Сегодня я вам скажу, что лекцию читать не буду, потому что забыл дома записку”. Встал, раскланялся и ушел.
Был я на лекции известного профессора русской истории Сергея Мих. Соловьева, написавшего к тому времени уже 16 томов Русской истории. При мне он читал хвалебное слово Екатерине II, восхвалял ее за все и про все, хвалы были самые напыщенные, высокопарные, речь медленная, внушительная. Он особенно много воздавал ей благодарности за то, что она умела выбирать людей и хвалил, конечно, и Потемкина и Орлова, и Ланского и даже Салтыкова и Зубова; говорил, что все эти люди сделали для России очень многое полезное; но мы знаем теперь, что они сделали очень многое полезное не для России, а главным образом для себя и матушки Екатерины.
Бывал ли я еще у кого-нибудь из профессоров других факультетов - теперь не помню, а от товарищей, бывших в нашей квартире, конечно слышал разговоры о разных профессорах: юристы много говорили о Капустине, Лешкове, Веляеве, Варшеве; филологи говорили о Леонтьеве, издававшим сборник “Пропилеи”, Тихонравове, написавшем что-то очень много, в том числе, и целое творение о Гоголе ; математики говорили о Давидове, Цингере, Ершове и т. д.
Делать дальнейшие наблюдения я не мог, а потому и здесь не распространяюсь об этом, а скажу, что наша жизнь ограничивалась довольно узкими рамками того, что нас окружало. Осенью уже один из наших сотоварищей по гимназии, но будучи, уже в 7-м классе, перешедший в Москву и там окончивший, тоже поступивший на медицинский факультет Александр Иванович Ломан, достиг в это время совершеннолетия и получил от умершего отца наследство, что-то много больше 100 тысяч рублей. Это сразу изменило его: он бросил университет, стал давать пирушки, жил в большом номере, рублей по 40-50, потом занял даже отдельную квартиру, взял и прислугу лично для себя и проч. Конечно к нему скоро присосались разные пиявки, пили, ели у него и все соблазняли поиграть в карты, но так и не соблазнили. Но зато втравили в предприятие - постройку в Сокольниках вагоностроительного завода. Постройка началась уже <.....> кажется 20-й или 21-й будущий вагон, но в это время оказалось, что денег уже нет и достать негде. Ломан бросил все и уехал в Одессу, женившись предварительно на особе из публичного дома. О нем и слухи пропали.
Свободное копирование
