Нам сказали, чтобы через неделю мы явились в канцелярию гимназии за получением своих бумаг, т.е. за окончательным разрывом со школой, которая обучала нас.
Чувствуя себя вполне свободным, не имея никакого дела, так как репетиторства уже не было, да ввиду скорого отъезда из Тамбова и быть не могло, я большую часть дня проводил на реке, плавая в озера, которых много по другую сторону ее (не городскую); бывал и в Трегуляевом монастыре, находящемся в 7-ми верстах от города, на берегу Цны, уже настоящей реки, а не рукава ее, в огромном старом сосновом лесу (бор), деревья которого были уже и тогда в два моих обхвата. Это замечательно красивое тихое место, любимое для тамбовцев. Здесь в монастыре был впоследствии похоронен один из наших товарищей - Пав. Ник. Надеждин, с которым мы жили вместе несколько лет, будучи уже студентами, и который должен был выйти из университета по поводу так называемой Полунинской истории, о чем скажу впоследствии, говоря об университетском учении. Надеждин был очень близкий мне человек, даже друг; мы с ним снимались на одной фотографической карте, и потом, когда я жил уже в Путятине, он однажды летом приезжал ко мне и прожил около месяца.
Кроме езды на лодке не было у меня в это время другого занятия, да и это стало наскучать, и нужно было подумать о дальнейшем существовании, о Москве, об университете. Поговорил по этому поводу с инспектором (Франц Карлович Нескуховский); этот прямо сказал, что университет назначен для тех, которые не нуждаются в средствах, а у кого их нет, тому лучше туда не ходить, а заняться чем-нибудь другим. Директор и сотоварищи советовали ехать именно в Москву, указывая на то, что в таком большом городе - как не найти какие-нибудь обеспечивающие занятия? И я решился ехать. Но как же добыть деньги на проезд и на первое время пребывания там?
От спектакля на мою долю досталось 15 рублей. Ник. Вас. Давыдов дал 25 (заимообразно), оставалось не более 10 от прежних уроков (были спрятаны за подкладкой сапога); скопилось немного от продажи ненужных уже учебников, около 10 руб. Вот и все мое богатство. Но чтобы ехать - нужно иметь чемодан; его дал мне учитель истории, женившийся на купчихе, у которой была кожевенная торговля.
Я объявил дома, что такого-то числа, именно 1-го августа, я уезжаю в Москву, что решение бесповоротное. И поднялась же буря в доме! Чего только тут не было сказано! Но я стоял на своем, указывал на то, что для того, чтобы поступить в писцы при каком-нибудь присутственном месте, вроде Губернского правления, не стоило оканчивать гимназию, что туда охотно принимают и окончивших уездное училище, оно ведь 3-х классное, а я ведь учился 7 лет. Но это не убеждало моих противников: и мать, и дядя (Аркадий Иванович Казанцев) стояли тоже на своем - что я должен быть полезным для семьи, а не думать о каких-то выгодах лишь для себя. Тут я понял, что они прямо рассчитывали жить на мое будущее жалованье. Это довело меня до такого озлобления, что я готов был бросить все сейчас же и уйти из дома навсегда; мне жаль было только младшую сестру Ольгу, которая была уже почти превращена в рабыню, в безмолвное, терпеливое существо.
Свободное копирование
