Воспоминания доктора медицины - 25

Уроки в семье Сатиных

Летом 1864 года, когда мы жили на Варваровской площади в отдельном флигеле, куда переехали из д. француза Петена, мне сделано было предложение через директора гимназии поехать в деревню Подоскляй в семейство Сатина, чтобы подготовить его дочь Людмилу для поступления в 3-ий класс женской гимназии. До тех пор в Тамбове не было женской гимназии; открываемая была новинкой для города, и жители еще не составили себе определенного взгляда на то, что это за школа - известно было лишь то, что это открытое заведение для девочек всех сословий, но чему там будут учить и как учить, никто еще не знал, и, поэтому, смотрели с недоверием как на новшество. Знали только, что на первый год будет открыто три класса, а потом ежегодно будет прибавляться еще по одному до тех пор, пока составится 8 классов, и это будет уже полная гимназия; что плата за ученье там будет больше, чем в мужской гимназии - это тоже заставляло задуматься, что бы это значило. Но этот вопрос, кажется, так и остался нерешенным, открытым.

И вот однажды приходит ко мне наш гимназический сторож (увы, уже не Крылов, куда-то исчезнувший) и говорит, что директор требует меня к себе сейчас же. Это было в послеобеденное время. Конечно, я тотчас же отправился. Оказалось, что он предложил мне поехать в деревню, чтобы заработать себе кое-что на уроке, и тут же представил меня сидевшей у него даме. Это была Варвара Павловна Сатина, мать будущей моей ученицы. Директор сказал мне, что он сам еще не видал ее дочь, не знает, насколько она подготовлена, а, судя по тому, что она училась дома, под руководством отца и теперь ей уже 12 лет, думает, что с нею надо заняться систематически и подготовить ее к поступлению в 3-ий класс - почти то же, что в 3-ий класс мужской гимназии. Я сказал на это, что желательно было бы иметь программу. “Никакой программы тут не надо; нужно, чтобы девочка писала по возможности грамотно, умела прочитанное изложить своими словами, знала священную историю Ветхого и, в общих чертах, Нового Завета, побольше бы знала молитв, могла бы читать по-французски и по-немецки - сколько-нибудь слов того и другого языка - и это все. Можете ли взяться за это?”. Отвечаю: “могу”. - “Ну и дело с концом, говорит директор. - Стало быть, завтра же утром Вы явитесь к господам Сатиным на квартиру и поедете вместе с ней в деревню”.

Когда я возвратился домой и рассказал, в чем дело, по которому звали меня, поднялась целая история: “Зачем, она, подлая (т.е. Варвара Павловна), не обратилась прямо к матери, а действовала через директора? Она, наверное, даст тебе - т.е. мне - какое-нибудь грошовое жалованье, может быть, рубля два или три в месяц, ведь жить-то ты будешь у нее - стало быть, она и обед и чай - все зачтет тебе в жалованье”. Как я ни старался говорить, что директор тут является как бы посредником, стало быть, если бы она дала мне ничтожную плату, я могу сказать об этом ему, и он заставит ее дать плату настоящую; может быть, он уже и теперь знает, какова будет эта плата, и не потому ли об ней не было и речи - все разговоры по этому поводу не привели ни к какому результату. Каждый из нас остался при своем, и наутро часов в 8 я ушел из дома с небольшим узелком, в котором лежало две ситцевых рубашки, два бумажных пестрых носовых платка и еще не помню что, а на мне был обыкновенный гимназический сюртук, или мундир, как его звали, гимназическое пальто, и фуражка-кепочка. Но все мое имущество было настолько старо и ветхо, что дальше идти было уже некуда - рубашки, например, лилового ситца, были настолько рваны, что потом, когда их нужно было отдать в стирку там, в деревне, они причинили мне много горя; они были разорваны по задней стороне через воротники на две половины, в виде распашонки, какие надевают новорожденным детям. Я стыдился отдать их в стирку, но все же отдал. В подобном же виде было и все остальное имущество, с которым меня отпустили в качестве наставника в чужой помещичий дом. Конечно, не было обращено внимания на то, что там увидят мое нищенское одеяние и обвинят не меня лично, а мать, которая с таким багажом отпустила сына из дома.

Утром я был в назначенном часу уже у Сатиной, и в скором времени мы выехали на тройке, запряженной в хороший тарантас, из города. Дорога почти вся шла по старому хвойному лесу, по заречной стороне. Такой лес для меня был новостью - я еще не видал ничего подобного - это был настоящий бор. Дорога недальняя, всего двадцать верст до дома в селе Подоскляй, того самого Подоскляя, из которого родом был мой будущий сослуживец по Павловской больнице - доктор Павел Григорь-евич Розанов. Семья Сатина была небольшая: он сам, Иван Матвеевич, его жена Варвара Павловна, два сына - мальчики 1-го и 2-го классов и две дочери, из которых одна - моя будущая ученица, и другая - старшая уже замужем, за немцем Рудольфом Давыдовичем Грюнблат, который раньше состоял у них же управляющим.

 Дом был деревянный, большой, в два этажа; стоял на ручье с быстро бегущей водой, в которой было много мелкой рыбешки, огольцов. Очень близко от дома стоял и угрюмый сосновый лес - продолжение того, по которому ехали из города, а на рукаве реки Цны стояла большая мельница - чуть ли не главная после леса ценность имения, которая давала хороший доход.

 Сам Ив. Матв. Сатин - уже немолодой человек, лет 50-ти, бывший офицер, хотя и не особенно далекий, но добродушный и замечательно честный. Жена его, Варв. Павл. - бывшая его же крепостная девица, на которой он женился, увлекшись ее красотой. Теперь она была уже далеко не красавица. Он женился на ней, дал ей образование, для чего у них в доме жила или учительница, или гувернантка. Теперь уже не сохранилось в ней и следов бывшей крестьянской девушки.

Когда моя ученица была принята в 3-ий класс гимназии, вся семья переехала в город, и они сняли под квартиру целый дом на Долгой улице (Бунина), где и поместились до весны. Я часто бывал у них и здесь, так как репетировал мальчиков-гимназистов. Семья эта жила тихой мирной жизнью; у них редко кто бывал в гостях, да и они сами редко выходили из дома, но зато не пропускали, кажется, ни одного спектакля. Я не знаю, что стало с этой семьей; до меня доходили лишь слухи, что моя ученица по окончании курса в гимназии вышла замуж за какого-то генерала, уехавшего с ней не то на Восток, не то на Кавказ.

Рудольф Давыдович Грюнблат переехал впоследствии на жительство с семьей поближе к своим сородичам - немцам в Саратовскую губернию, а кто владеет теперь Подоскляем - не знаю.