Потом, уже в конце августа или начале сентября нас повели в школу, в какой-то большой дом. Здесь я первый раз в жизни увидел школьные столы и скамейки, о которых до тех пор не имел представления. Так как я умел уже читать и притом довольно бойко (недаром же дома читал книгу под заглавием “Черный гроб или Кровавая звезда” и “Алексис или разбойничий стан под Москвой”), то экзаменовавший меня офицер принял меня довольно благосклонно и даже погладил по голове. Ученье состояло в писании палочек и нулей и в ожидании учителей, которые по большей части не приходили. Я сказал, что это было в конце августа или в сентябре, потому что оно было после 26 августа, дня коронации Александра II, когда в городе была иллюминация и мы ходили смотреть, как был освещен лицей. Потом нам сообщили, что нам предстоит поход в Киев, чтобы мы готовились к этому, но в чем состояло приготовление - неизвестно.
В назначенный день нас по обыкновению собрали на сборном дворе, прибыло наше ближайшее начальство, т.е. Цедровский и ротный командир и полковник Де-Симон, последний что-то говорил, вероятно, напутственную речь, из которой я понял лишь то, что он запрещал во время остановок воровать, говоря, что за это будет наказывать. И вот мы отправились целой ротой по Киевской дороге; дали нам и рукавички, и наушники, но теплой одежды не было никакой. За нами ехали три кибитки на случай, если бы кто-нибудь из нас занемог и не в силах был бы идти. Но все шли свободно, с ружьем на плече, которое могли перекладывать то на левое плечо, то на правое, по желанию, после команды “вольно”.
Так прошли верст с 10 и остановились в каком-то селе ночевать, где нас встретили дядьки, под названием “квартирьеры”, которые распределили нас по 2-3 человека в хату. Назавтра утром под барабанный бой должны были собраться на улице, и после переклички и вторичной проверки отправились дальше. Впереди всегда шел с нами ротный командир, маленького роста очень толстый человек, а позади наших кибиток ехала кибитка с его семьей. Шли всегда по большой дороге, два дня, а третий отдыхали, что называлось - “дневка”, совсем по военному порядку. Каково же было наше удивление назавтра после выхода из Нежина, когда утром, выходя из хат, мы увидели, что на дворе все бело от выпавшего за ночь снега. Настоящая зима. На какой счет мы питались, я не знаю, но, кажется, хозяева хат должны были кормить нас, а потом получали за это деньги от ротного командира. Я помню, что некоторые домохозяева приходили к нему, конечно, не все, и вели какие-то денежные разговоры. Неявившиеся считались, вероятно, отказавшимися, а деньги, следовавшие им, имели какое-то свойство не показываться на свет. Это было вознаграждение начальству.
Так шли мы, кажется, 140 верст и накануне Рождества вошли в наше новое жилище в Киеве, уже совсем зимой; последний переход был особенно трудным, потому что на дороге было много снега, и была вьюга с сильным ветром и довольно холодным, что было особенно чувствительно при нашей одежде; однако никто не захворал, и даже не было отсталых. Войти в теплое помещение было особенно приятно, и я до сих пор помню о том удовольствии, которое мы тогда испытывали, настолько все прозябли, а как только отогрелись, нас повели в столовую ужинать, потому что пришли уже к вечеру. Ужин состоял из довольно обильной горячей гречневой каши с маслом, а потом хорошего хлебного кваса. С этого дня я полюбил этот квас, а до тех пор не пил его раньше, люблю и до сих пор
Свободное копирование
