Наконец, в сентябре 1895 года вызывают. Прежде всего предъявляют массу карточек, более пятидесяти, и спрашивают, кого из них я знаю, говоря, что я должен многих из них узнать. Действительно, почти все были мои знакомые: наши интеллигенты-марксисты и рабочие. Тут были Рязанов, Давыдов, Г. Н. Мандельштам, M. H. Мандельштам-Лядов, Винокуровы -- муж и жена, Калафати, братья Масленниковы, Ганшин, еще несколько наших студентов и курсисток, затем наши рабочие-активисты -- братья Бойе. Прокофьев и еще несколько. Меня эта фототека очень взволновала: значит, провал всей организации; но я старался не подать виду, что я волнуюсь, и внимательно рассматривал карточки. Не нашел там Спонти, Самохина, Немчинова, Миролюбова, Семенова, Елизаровых и еще кое-кого. Отобрал несколько карточек -- супругов Винокуровых, Рязанова, Давыдова -- и сказал: вот этих я знаю, об остальных не имею понятия. У Винокуровых я жил, с Рязановым служил в губернском земстве, Давыдов -- его зять, встречал у него, большеникого не знаю. Следователи сказали, что это невероятно, я должен знать многих из показанных, но я стоял на своем. На этом допрос и закончился.
С тяжелым чувством, совсем разбитый, возвратился я в камеру: разгром организации подействовал на меня сильнее, чем в свое время мой арест. Похандрил немного. Но потом стал соображать: во-первых, повидимому, арестованы все-таки не все, только рабочая верхушка, а периферия, повидимому, не затронута; прошло ведь больше полугода после моего ареста: товарищи, наверное, хорошо поработали за это время, и корни в рабочую среду наша организация пустила, вероятно, глубокие, которые уже не вырвут никакие аресты. Эти мысли утешали, укрепляли.
Скоро обычная жизнь и обычные занятия наладились, и опять пошли месяцы за месяцами. Прошла вторая зима в тюрьме, а за ней вторая весна.
Свободное копирование
