Лето 1894 года - 1

ГЛАВА XXIV

ЛЕТО 1894 ГОДА. РАБОТА И СВЯЗИ СРЕДИ РАБОЧИХ РАСШИРЯЮТСЯ. ЗАВОДЯТСЯ СВЯЗИ С ПОДМОСКОВНЫМИ ФАБРИКАМИ И ДРУГИМИ ГОРОДАМИ

 Это лето прошло у нас очень оживленно. Рабочие начали собираться за городом: в Анненгофской роще, Сокольниках, за Даниловской заставой и в других местах. Вот как описывает Лядов такие собрания: "В районе Лефортова излюбленным пунктом собраний стала Анненгофская роща. Каждое воскресенье и каждый праздник там толпился фабричный народ. Всюду были разбросаны отдельные кучки рабочие. В одном месте играли в орлянку или в карты, в другом играли в лапту, кое-где выходили целой семьей с самоваром. В большинстве групп пили водку. Городовые стояли на своих постах. Мы тоже приносили с собой закуску. Мы располагались обыкновенно невдалеке от городового, который обращал на нас так же мало внимания, как и на остальные группы. Со стороны казалось, что мы, подобно всем остальным, наслаждаемся воскресным отдыхом за водкой. Иногда к нашей группе подходил городовой, но тут Поляков сразу начинал рассказывать такие веселые анекдоты, что блюститель порядка убеждался, что мы самая благонадежная группа. Такие собрания, но более редко, мы устраивали и на гуляниях на Девичьем поле и в Сокольниках".

 Связи с рабочими вообще заводились легко и просто. Например, Саша Хозецкий ходил купаться на Москва-реку, где купалось много рабочих, и там вел беседы и заводил знакомства.

 Этим летом я часто ходил на собрания к Немчинову, который устраивал их у себя на квартире, иногда у других рабочих. Приглашались рабочие широко, человек по двенадцати-пятнадцати, прочитавшие одну-две брошюры или даже ничего не читавшие, но выявившие в предварительных беседах с ними свой интерес к рабочему делу. На таких собраниях беседа не отличалась систематичностью; говорилось обо всем: об условиях работы в мастерских или на фабриках, о политике, о религии. Беседа велась живо и имела большой успех. Из среды рабочих собеседников отбирались рабочие в кружки для более систематических занятий.

 Об этих собраниях у Немчинова полиция пронюхала, и московско-брестское железнодорожное жандармское управление сообщило в московское охранное отделение от 30 июля 1894 года, что у рабочего железнодорожных мастерских Евгения Иванова Немчинова происходят весьма часто собрания рабочих упомянутых мастерских для бесед. В другом донесении, or 14 августа того же года, сообщается, что у Немчинова имеется гектограф, с помощью которого он воспроизводит брошюры вредного направления, между прочим "Царская земля" и "Темная вода". Достать эти брошюры не представилось возможным, так как сообщники Немчинова ведут дело осторожно" {"На заре рабочего движения в Москве", стр. 229, 1932 г.}. Несмотря на такие донесения, Немчинов не был обыскан и арестован до лета 1896 года. Надо сказать, что хотя охранка, повидимому, уже знала кое-что о работе, которая ведется в рабочей среде, но пока почему-то ничего не предпринимала. У нее не было еще и налаженной агентуры в рабочей среде, и это не давало ей достоверной информации. Это доказывается еще и тем, что не все наши издания попали в ее руки. Как бы то ни было, до летних арестов 1895 года в Москве была фактически такая свобода пропаганды в рабочей среде, какой не было потом уже до 1905 года, и мы пользовались этой сравнительной свободой во-всю. У меня завелись летом новые интересные связи среди рабочих. Я уже говорил, что мой знакомый врач народник Кудрявцев передал мне свое знакомство с одним "единоверческим" {"Единоверцами" назывались раскольники-старообрядцы, придерживавшиеся своей обрядности, но признавшие официальную православную церковь и получавшие от нее священников.} миссионером. Он оказался очень интересным человеком. Живя в Казани, он познакомился с народниками, они его распропагандировали, и он стал революционером. Он не бросил своей службы, которая давала ему возможность ездить по всей России и соприкасаться по своей должности с широкими слоями крестьян и рабочих, и он очень ловко использовал это обстоятельство для пропаганды. Имел он знакомства среди московских рабочих, особенно среди ткачей. Сам он ходил в кафтане, носил большую бороду, стригся по-мужицки "в скобку>. Для пропаганды среди крестьян и текстильщиков это была самая подходящая внешность; говорил он простым, хорошим русским языком на "о". Фамилию его я забыл и утерял его из виду с тех пор. Он познакомил меня с модельщиком завода Гоппера (ныне завод Ильича в Ленинском районе Москвы) Тимофеем Тимофеевичем Самохиным.

 Самохин был выдающимся по своему развитию рабочим, давно уже интересовался рабочим вопросом, перечитал много книг, изучал эсперанто, чтобы завести переписку с заграничными рабочими, и давно жаждал знакомства с революционной интеллигенцией. Первой книжкой, которую он получил от меня, была "Эрфуртская программа" Каутского, которую он сразу прекрасно усвоил. На заводе Гоппера он не был одинок, там уже существовал кружок, охватывающий почти весь модельный цех во главе с мастером цеха Иваном Семеновичем Малининым и подмастерьем И. А. Приваловым; в него входили модельщики: М. С, Алексеев, Яков Ларионов, С. Ф. Степанов, П. Егоров, А. Н. Кудрин, М. Васильев, Г. С, Малахов, П. А. Старостин, А. П. Сергеев, Циголь, С. П. Шепелев. Они вместе собирались, читали, устраивали загородные прогулки, во время одной из которых снялись. По установлению связей с нашей организацией через Самохина они стали с жадностью поглощать получаемые от нас книги и брошюры. Кружок этот стал вскоре развивать большую активность. В мае 1895 года хозяин завода Гоппер получил анонимное письмо-донос о работе этого кружка. Вот содержание этого письма, которое привожу с сохранением его правописания:

 "Москва, Братьям Гоппера, Алану Васильевичу. У Вас мастер модельной Иван Антонов (Иван Антонович Привалов, -- С. М.), не признающий бога и высших властей, и всех сбивает мальчиков-модельщиков. Загородная компания собирает молодых людей -- Сергея Федотова, Григория Сергеева, Александра Никанорова, Михаила Васильева, Павла Егорова -- и собирает много мальчиков с разных заводов, стали стачки делать, собирается их большая компания человек двести -- сто пятьдесят и хотят бунт сделать и добираются до инспектора и не признают государя".

 Полицейский пристав получил донос сходного содержания:

 "Господину приставу. Просим вас покорнейше узнать об мастеровом люде, проживающих у сыновей Гоппера на (заводе. Модельщики есть, не признающие бога и высших властей, и ругают непечатными словами его величество, их же модельный мастер Иван Антонов и Сергей Федотов, московский мещанин, разыскали таких студентов, студенты доставляют книги такие, чтобы не повиноваться властям, собираются за город всех заводов человек триста-пятьсот и хотят сделать самоуправство".

 Кружок этот не пострадал при летних арестах 1895 года, Самохин и Шепелев уехали в Петербург и там были арестованы в 1896 году и привлечены по одному делу с Лениным. В том же году было арестовано и несколько членов готтперовского кружка в Москве, но большинство было арестовано только в 1897 году, после чего кружок в своем первоначальном составе перестал существовать {"На заре рабочего движения в Москве", стр. 221--223, 1932 г.}.

 С Самохиным я ходил несколько раз по рабочим кружкам; он очень умело вел беседу с рабочими. Его везде принимали за интеллигента, тем более, что он очень франтовато одевался, куда лучше наших интеллигентов, которые совсем не обращали внимания на свой костюм и ходили небрежно и бедно одетыми; особенно этим отличались Лядов и Спонти. Да и вообще квалифицированные рабочие следили за своим костюмом и одевались недурно.

 Кроме Самохина, "миссионер" познакомил меня еще с ткачами с Даниловской мануфактуры. С ними я встречался для бесед несколько раз по воскресеньям в рощице за Даниловской заставой. Связи мои с рабочими за это лето значительно увеличились.