Вообще врачебно-санитарная организация московского земства была сплоченная, солидарно, дружно и с подъемом работающая группа на платформе общественной постановки медико-санитарного дела. Принципы этой постановки были выработаны самой этой организацией, не имевшей образцов для подражания и традиций ни в России, ни в Западной Европе. Она, организация передового русского земства, являлась образцом для подражания других земств, которые постепенно, в меру своих возможностей, старались равняться по московскому земству. Московское земство в общем может быть названо буржуазно-прогрессивным земством, к тому же оно было несравненно богаче других земств вследствие наличия развитой промышленности и такого богатого объекта обложения, как город Москва (земство на город Москву ничего де тратило, а с него получало значительные суммы). С врачами московское земство ладило и шло навстречу пожеланиям, вырабатываемом санитарными советами и губернскими съездами врачей, собиравшимися раз в два-три года.
Председателем губернской земской управы был в это время Д. Н. Шипов, известный впоследствии лидер правого крыла земских либералов. Земства тогда вели борьбу с министерством внутренних дел против применения к земским лечебницам устава лечебных заведений министерства внутренних дел, утвержденного в законодательном порядке 10 июня 1893 года.
Согласно этому уставу, управление лечебницами, созданными и содержимыми земствами, переходило к правительственным органам. Воспользовавшись неясностью редакции закона, земства настаивали на том, что этот закон неприменим к земским лечебницам. Эту борьбу возглавлял Шипов, как председатель московской губернской земской управы. Борьба эта волновала и возбуждала тогда всю земскую медицинскую общественность; она окончилась победой земства: закон по отношению к земским лечебницам не был применен {Ленин впоследствии в своей статье "Гонители земства" так отозвался на этот и подобные инциденты: "Сила созданных земством и принесших значительную (сравнительно с бюрократией, конечно) пользу населению врачебных и статистических учреждений оказывается достаточной, чтобы парализовать сфабрикованные в петербургских канцелярия уставы" (Соч., т. IV, стр. 141).}. Эта победа очень окрылила тогда земцев и земских врачей. Через некоторое время Шипов вел снова, правда, с меньшим успехом, борьбу с губернатором против стеснений и урезок прав губернских съездов врачей.
Мой шеф, доктор Осипов, хотел втянуть меня во всю эту земско-медицинскую работу, намечая выработать из меня полноценного санитарного врача-организатора. У меня с ним было много бесед на эту тему; я иногда бывал у него, где познакомился с профессором Эрисманом и встречался с доктором Погожевым. Я вел с ними оживленные и порой горячие дебаты, противопоставляя их либерально-демократическим взглядам идеи революционного марксизма. Я употребил выражение "либерально-демократические взгляды" потому, что либеральными народниками их нельзя назвать, так как характерных признаков народничества -- преклонения перед общиной и отрицания прогрессивной роли капитализма -- у них не было. Либералами просто их тоже было бы неверно назвать: они -- разночинцы, являлись идеологами не буржуазии в узком смысле этого слова, а "народа", то есть трудовых и мелкобуржуазных элементов. Но просто демократами было бы тоже неправильно их назвать, так как в это понятие входит элемент революционности, чего у них не было. Итак, буду называть их либеральными демократами. Они развивали такую концепцию. Революционное движение в России совершенно разбито и сейчас не имеет никакой почвы. Надо длительно, терпеливо работать на культурной почве, поднимать культуру народа. На этой почве можно добиться немалых результатов. В пример они приводили те данные о развитии медико-санитарного дела в московском земстве и в земствах вообще, которые я привел выше. Эти успехи достигнуты преимущественно в период реакции, несмотря па нее и на многие препоны, чинимые правительством развитию культурной работы земства. Рост медицины, народного образования, земской агрономии и т. д. доказывает, что культурная работа возможна и полезна. Да и само правительство под давлением жизни порой принуждено проводить некоторые прогрессивные меры, как, например, фабричное законодательство (закон 1886 г.), которое внесло некоторое улучшение в положение рабочих. В будущем, конечно, когда культура народа поднимется, когда народ станет более сознательным, возможны и революционные движения, но это музыка более или менее отдаленного будущего, а теперь, засучив рукава, надо вести черную, невидную работу на культурной ниве.
Такова была их установка; я противопоставлял мою. Да, говорил я, конечно, земство имеет достижения в культурной работе, полезно рабочим и фабричное законодательство. Но все это так же полезно, как полезны заплаты на дырявом старом кафтане. Не лучше ли заменить его новым, а это может сделать только революция. Ведь вот и в Московской губернии, несмотря на большие достижения в лечебно-санитарной области, смертность еще выше высокой общероссийской смертности; санитарные условия труда и быта на московских фабриках и заводах еще крайне далеки от идеала: чрезмерно длинный рабочий день и низкая заработная плата очень мало изменяются к лучшему в результате фабричного законодательства; крестьянство в России периодически голодает и разоряется. И что со всем этим может поделать культурничество? Нет, нужна революция и прежде всего свержение самодержавия. После этого и культурная работа примет гораздо более широкий размах. И перспективы революции в России не безнадежны. Вырос рабочий класс, который начал уже, пока еще стихийную, борьбу в виде стачек, но и она уже дала некоторые результаты в виде фабричного законодательства, которое целиком является результатом этой борьбы. Но эта стихийная борьба скоро примет более организованные формы, порукой чему появление революционной молодежи, которая все более становится под знамя Маркса, под которым и пойдет русский рабочий класс к победе {Что мои возражения воспроизведены мною не приблизительно, по памяти, видно из всей литературы нашей организации, о чем я буду еще говорить подробнее в главе об идеологии организации. В частности, о фабричном законодательстве, как продукте стачечной борьбы рабочих, мы как раз в это время писали в брошюре на смерть Александра III: "Но не думайте, что и эти (фабричные) законы были добровольной уступкой царя и его правительства. Ряд громадных стачек: в Ярцеве, на Хлудовской мануфактуре, беспорядки на Демидовской мануфактуре, Морозовская стачка, много стачек в Петербурге, Ростове, в Царстве польском заставили правительство умершего царя подумать о рабочем... Но так как эти стачки были мало сознательны, так как требования рабочих не шли дальше недовольства штрафами и расплатой товарами вместо денег, то и уступки рабочим были самые незначительные. Рабочие не требовали сокращения рабочего дня, и тринадцати, пятнадцати и даже восемнадцатичасовый рабочий день господствуют у нас. Нет, рабочим нечего надеяться на царя и его правительство; только дружными собственными усилиями они могут улучшить свое положение". См. "Литература Московского рабочего союза", стр. 174.}.
Так спорил я неоднократно с земскими либеральными демократами, пока одна сторона не была насильно устранена из спора волею охранного отделения...
Интересно отметить, что политическая установка врачей Осипова и Эрисмана была типичной установкой земских служащих того времени. Эти либеральные демократы находили общий язык с либералами-земцами (со "вторым элементом") и сумели с ними сработаться, толкая их насколько возможно влево.
Шипов в своих воспоминаниях так отзывается об этих взаимоотношениях {Д. И. Шипов, "Воспоминания и думы о пережитом", Москва, 1918 г.}: "Однообразное понимание управой и земскими тружениками сущности земской идеи сближало нас в нашей работе и являлось в высшей степени благоприятным для нее условием. Настроение, которое при моем вступлении в губернскую управу я застал господствующим среди земских служащих, сохранилось в значительной мере в течение всего времени моей службы в губернском земстве (то есть до 1904 г.), но за последнее время в настроении этой среды произошло, к сожалению, заметное изменение под влиянием получившей большое распространение вообще в кругах нашей интеллигенции идеологии марксизма".
Значит, все шло хорошо, вот только злокозненные марксисты стали портить музыку; но в то время, которое я описываю, марксисты не могли еще портить настроение Шилова, так как их было ничтожное количество среди земских служащих (только я да А. И. Рязанов, служивший в дорожном отделе) и занимали они невлиятельные места.
Свободное копирование
