Рядовые - Синельников, Кучаев, Шабалин.
Набирает паровоз скорость , спешит. Холод заставляет скрючиться. Зуб на зуб не попадает. А паровоз , изрыгая дым с пламенем , рвется вперед , и злющий , как злющая собака , ветер - это ж надо быть таким бессердечным! - гуляет по платформе , старается подобраться под нас , вышвырнуть вон , под зловеще громыхающие железные колеса.
От холода у Олега заныла раненая нога , он стискивает зубы , чтобы не застонать и не привлечь внимания часового. Еще час-другой пути , и замерзнем окончательно. Превратимся в ледышки.
Пополз по платформе на животе , исследуя ящики. Проскользнул по- пластунски мимо часового , тот не заметил. Еще бы! В таком тулупе , укрывшись с головой!
В одном из ящиков доска немного сбита в сторону. Потянул - поддалась. Образовался лаз. Просунул голову внутрь - теснотища! В ящики какие-то бумажные мешки... Да это же наши , сегежские! Глянцевые , непромокаемые!.. Земляки , родные!
Как вскрываются сегежские мешки , я знал: потянул сбоку крученую белую нитку - и он раскрылся. В большом мешке - маленькие полотняные мешочки. Неужели - съестное!? В мешочке - подобие макарон , только черных и горьковатых на вкус. Явно несъедобных... Вытащил несколько мешков на платформу , высвобождая место для ночлега. Даю знать Синельникову и Шабалину , чтобы ползли ко мне. Вползли они в ящик. Прижались друг к другу , уснули - на то и ночь , чтобы спать!
Проснулись , когда начало светать. Жрать захотелось - спасу нет! У нас в рюкзаке консервы , но открыть их нечем.
- Покурим , что ли , Максим , - говорит Олег , а он же недавно курить бросил! - Ваня Ростовцев утверждал , дым аппетит отбивает , тепло желудку дает.
- Покурим , если хочешь , но только по последней. Лично я с завтрашнего дня бросаю курить , а ты , Олег!?
- А я и сегодня не буду курить. Кури один , Максим!
- Спички есть? Доставай , Олежек, кисет.
Олег достал свой знаменитый кисет , и из его табака-махры я свернул себе цыгарку. Руки у меня дрожали , и цыгарка получилась огромная , как труба у паровоза. А и когда я ее раскурил , то и дым повалил , как из той же трубы. С искрами!
Сквозь щель заметил: часовой заводил носом , будто кто ему в ноздрях соломинкой пошуровал , стал тревожно оглядываться, принюхиваясь. Пошел на запах , откинул брезент , увидел нас и... остолбенел. Таких испуганных глаз лично мне видеть не приходилось. И когда часовой наконец заговорил , то слово внятно не мог произнести. Он только глазами показал на дымящие самокрутки и зашептал побелевшими губами:
- По-по-порох там...по-по-по-рох!
Тут только я и сообразил , что длинные горькие макаронины не что иное , как порох для артиллерийских снарядов. Но я же - не артиллерист! И пропел песенку , которую услышал по радиотарелке совсем недавно:
Ар-ти-л-ле-ри-сты! Сталин дал приказ,
Ар-ти-л-леристы, зовет отчизна нас...
Часовой ноль внимания на новую песню.
- Взор... взорвемся. Сгорим к чертям собачьим , - наконец обрел дар речи часовой.
Но мы не сгорели и не взорвались. Плюнул на цигарку, и та , недовольно зашипев , погасла. Синельников зашептал мне в ухо:
- Капитан Тарнавский за эту цыгарку всыпал бы тебе , Максим , по первое число!
У часового прорезался и слух:
- При чем здесь... Тарнавский?.. Как сюда попали?
- Пока ты дремал , мы сели и поехали. Нам в Москву надо. А оттуда - на фронт.
- На фронт! - передразнил меня часовой, - а едете чёрт-те куда.
- Куда! ? - поинтересовался Олег.
- На кудыкины горы! Вылезайте из ящика , вояки!
Синельников первым выполз из ящика , встал во весь рост. Обрадованный ветер накинулся на него , разлохматил волосы. Прихрамывая , опираясь на палочку , двинулся к часовому. Часовой впервые увидел перед собой мальчишку в военной форме, но реакция его была мгновенной:
- Э-э, брат , ты и верно ранен... Лезь назад в ящик и нишкни! Всю ответственность-безответственность беру на себя.
Часовой присел на корточки перед лазом.
- Ума не приложу , что с вами делать?..
Не знаем , к какому решению пришел бы часовой , если б в это время эшелон не остановился. В чистом поле.
- Мы сейчас уйдем незаметно, - сказал Олег , - а то из-за нас тебе нагорит!
- Нагорит , - не стал отрицать часовой , - скажут , так и диверсанты могли проникнуть. Эх, парубки , сидеть мне из-за вас на губе. Эх, была не была - свинья не съест , петух не затопчет! Солдат солдата завсегда выручит!
Он поднес ко рту свисток , раздалась громкая милицейская трель. На зов свистка прибежал мальчишка-лейтенант из ближайшей теплушки , взобрался на платформу, увидел нас, присвистнул.
- Кто такие? Откуда?
- В Тагиле сели , - ответил часовой.
- А ты, Затырченко , куда смотрел?
- Виноват , товарищ лейтенант; не заметил. Парубков бы покормить надо и обогреть. Воевали они.
- Не твое дело , Затырченко! И без подсказки соображу. С тобой , Затырченко , вечно что-нибудь случается! Пошли! - это он нам.
- Не дрейфь , ребята , - успел шепнуть часовой , - он с виду грозный , а так добрый лейтенант...
В теплушке - жарко. Лейтенант, натянув на себя строгую маску, учинил допрос:
- Фамилия?
- Рядовой Синельников!
- Рядовой Кучаев!
- Рядовой Шабалин!
- Вижу , что не генералы! Откуда?
- С карельского фронта.
- Ого! Правда воевали, ребята? - в мальчишечьих лейтенантских глазах откровенная зависть.
Хотел рассказать , как мы на плоту втроем форсировали Свирь , как рвались снаряды и можно только удивляться , как остались живы! О форсировании Свири мне во всех подробностях рассказывал Иван Ростовцев. Но взглянул на Олега , и язык сам собою заговорил:
- Нам с Ваней в действующих боях участвовать не пришлось , а вот он повоевал. Под Сталинградом. Там и ранен был , - показываю на Синельникова.
- Под Сталинградом! И награды есть?
- Нет, - вздохнул Олег , - кроме контузия и ранения , ничего нет...
Через много лет после Победы награды нашли рядового Синельникова: ему был вручен орден Отечественной войны 2-й степени - всем фронтовикам вручали! - и медали 'За отвагу' и 'За оборону Сталинграда'...
- Что это я вас пытаю , - спохватился лейтенант , - есть хотите?
- Очень!
- Сейчас покормим , - улыбнулся лейтенант...
Лейтенан т, подражая какому-то киношному герою , ножом-кинжалом вскрывает банку с тушонкой , хотя тут же , на столе , лежит открывалка. Но не нашу замороженную , а свою! Этим же кинжалом нарезает хлеб , достает лук-чеснок , подвигает к нам... А на 'буржуйке' стоит чайник-негр - до чего он черен снаружи , видно его давно не скоблили! - и из его хлюпающего носика вода выплескивается на раскаленную плиту , создавая шумовой эффект!..
- Просю! - изгибается в поклоне лейтенант.
А потом мы сидим возле 'буржуйки' , попивая чаек с сахарином - хорошо!
- Наелись?
Лицо у лейтенанта задумчивое. Он снял гимнастерку и в нательной рубахе вообще стал похож на девятиклассника, - именно с 9-го 'б' его направили в училище , а потом - вот на эти эшелоны , нагруженные не только порохом , но и другими необходимыми фронту и тылу штучками!..
- Наелись?
- Спасибо. Наелись-напились и спать повалились!
- Спать хотите!? Это мы мигом сообразим!
- Да нет , - поморщился Олег , - это такие дурацкие шутки у Максима!
- А-а... А куда путь держите?.. Не сейчас - потом?
- Думаем с вами до фронта добраться , - сказал Оле г, - вы же к фронту движетесь?
Лейтенант вздохнул , ответил уклончиво.
- Сам бы на фронт поехал , да вот... Ладно, чего уж там... Скоро приедем - все равно поезд не остановишь!
- Скоро!? - недоверчиво посмотрел на него Олег. Лейтенант отвел взгляд.
- Через часик и приедем.
Лейтенант мучился желанием сказать правду , и в то же время , не нарушить военную тайну , недаром в теплушке был вывешен плакат
'Воин - зри в оба! Шпион коварен и находится среди нас!'
Решил , что воинский долг обязывает молчать! И это лейтенантское решение рядовой Олег Синельников одобрит...
За разговорами и время летит. Ровно через ча с, или через час с хвостиком , лейтенант неожиданно объявил:
- Приехали, ребята!
- Куда приехали!? На фронт!?..
Ответил лейтенант , но нам от этого легче не стало... Станция называлась Свердловск-товарная!
Эх, лейтенан т, лейтенант , почему ты раньше не сказал , что эшелон с порохом , заныканный в сегежские мешки , шел в тыловой город , спрятавшийся за буквой 'Н'?.. А в городе том - завод. И на этом заводе выпускаются железные болванки. И лишь после того , как их начинят порохом , болванки становятся снарядами...
Так вместо фронта очутились почти на том же месте , откуда начали свой путь. Все нужно начинать сначала...
Трудные дороги войны , самой тяжелой войны двадцатого века... Нам бы ринуться в бой , защищая Родину - которая и до этого не баловала нас! - от иноземного супостата , но на пути нашем преграды в лице комендантских патрулей и милицейских постов , на пути - приказы военачальников , препятствующие проникать во фронтовые зоны.
Мы хитры , как сто тысяч чертей вместе взятых , но и нас научились вылавливать и извлекать из таких темных мест и углов , в которые ни разу не попадал солнечный луч.
Какая жестокая и удивительная штука - память. Казалось , много забыто , безвозвратно затеряно во времени. Да порою и сам себя заставляешь не вспоминать - к чему ворошить прошлое?
А память вдруг высветит самые дальние , самые потаенные уголки сознания , и станет вдруг грустно и тревожно , смешно и больно до слез....
А фронт , между тем , покинул пределы Союза. Услыхали по радио послание премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля Советскому правительству:
'Мы очарованы Вашими славными победами над общим врагом и мощными силами , которые вы выступили против него. Примите нашу самую горячую благодарность и поздравление по случаю исторических подвигов'.
Мы с самого начала знали , что так и будет. Мы тоже 'очарованы'. Но нам не по себе - обошлись без нашей помощи , и лишь один Олежка будет причастен к победе!
Советские войска на территории Германии. И если очень поторопиться , то еще можно поправить дело: успеть к взятию Берлина. А то , что он скоро должен быть взят , сомнений не вызывало. Ни у Черчилля , ни у нас...
- Олег! Ты слышал?
- Что?
- На берлинской улице встречаются два побитых молью дедугана , уцелевшие от бомбардировок союзников и мобилизации...
- Ну и что?
- Один дедуган спрашивает у другого: 'Фриц , ты слышал последнюю речь нашего любимого - чур меня чур! - Адольфа?' ' Нет пока , - отвечает Фриц, - но судя по тому , как идут на фронте дела , скоро услышим его последнюю речь! '
- Вот-вот , последнюю. Надо пробираться в Москву , Максим , а оттуда будет легче добраться до проклятой фашистской Германии...
Мы попали в Москву.
