Адольфу Гитлеру - капут!
Курский вокзал встретил оглушительным громом музыки. Казалось , играли на самых звонких музыкальных инструментах не только люди , но и камни зданий.
Осторожно выглядываю из собачника - собачники это ящики для перевозки животных под вагонами пассажирсюго поезда - что случилось? Отчего и шум и гам? Вываливаюсь из ящика и попадаю прямо в руки старика-железнодорожника. Влип! Но , странное дело , незнакомый старикан не делает устрашающих глаз . Больше того , стискивает в объятьях , словно сына родного после долгой разлуки.
- Победа , сынок , победа!
Тут же отпускает , идет дальше , пошатываясь , будто самогону наглотался. Уходит , не сказав больше ни слова...
Бросаюсь к соседнему вагон у, что есть силы колочу по собачнику.
- Олег! Ваня! Вылезайте!
Выползают. Помятые , грязные , заспанные. Ваня блаженно улыбается , глядя на сверкающее солнце и огромные-преогромные дома.
- Вот это да-а! - чешется он. - Скажи в Тавде , ни за что бы не поверил! ..Вот это да-а!
А Олег - деловит.
- Москва-а! Неужели добрались?.. Надо узнать , Максим , с какого пути отправляется поезд на Берлин.
Сразу ошарашиваю:
- Гитлеру капут! Победа, Олег , победа!
И тут , словно в подтверждение моих слов , станционный радио-раструб заговорил голосом Левитана. Он говорил о том , что в Берлине представители немецкого командования в присутствии Маршала Советского Союза Жукова и представителей Верховного Главнокомандования англо-американских и французских войск подписали акт о безоговорочной капитуляции Германии...
- Что делать будем , Олег?
- Не знаю... Мне лично все равно...
По правде говоря , давно ждали этого известия , но , несмотря на ожидание , оно было неожиданным. Победа! Дальше идти-спешить некуда. До сих пор мы стремились попасть на фронт. А тут...
Когда подошел мент , даже не пытались бежать. Не все ли равно теперь!?
Милиционер , как это делалось обычно , не стал спрашивать документы. Сказал просто и деловито:
- За углом - колонна , пристраивайтесь к ней...
ПОДБИРАЯСЬ К ЭПИЛОГУ
Даниловский детприемник. Огромная зала человек на двести , - здесь раньше , в тридцатых годах , многочисленные прихожане молились своему Господу Богу! А сейчас ничего , - ни скамеек , ни амвона , ни разукрашенных апостолами стен , ничего нет ... Лишь на самой верхотуре , куда еще не ступала нога человека-коммуниста , многочисленные ангелы и ангелочки , беззвучно трубят в цветные рожки , вызывая восхищение у Вани Шабапина!
Мы ждем уже третьи сутки . Надзиратели говорят , что должна вот-вот появиться какая-то комиссия и решит нашу судьбу , - отделит тех , кто промышлял воровством и разбоем , а кто просто бродяжничал , голодал , стремясь определиться в сыны полков , чтобы быть поближе к полевой кухне ...
От нечего делать Ваня разрисовывает белые стены - живопись с ним давно сорвана , как кожа с человека !..
Ваня сейчас чуть ли не главная фигура . Все , - двести не двести, а добрая ее половина! - следят за его волшебными руками . Следят, как на стене вырастают горы Уральские с густыми манящими лесами , извилистые реки и причудливые домишки. И все это великолепие делается одним графитовым стержнем.
Заявки сыплются со всех сторон:
- А медведя - можешь?
Ваня рисует Топтыгина.
- А горящий фашистский танк?..
Ваня может все : и танки , и конницу , и Гитлера в петле... Все стены разрисованы Иваном Шабалиным...
Комиссия заявилась через неделю. Человек десять. Вошли , увидели размалеванные стены , остолбенели. Особенно этот , который в лыжной куртке и в очках:
- Кто постарался!?
Молчание. Пацанва вместе с членами комиссии смотрит на стены , будто видит их впервые.
- Сознайтесь. Я не выпущу вас отсюда , пока не узнаю. Это очень важно для меня!..
- Поймите!..
Олег Синельников делает шаг вперед. - Я ... испортил стены.
- Испортил! - хмыкнул очкастый. - Да ты сам-то понимаешь, дурья твоя башка , что ты сделал!?
- Понимаю, - отвечает Олег, - а оскорблять не позволю солдата!
- Ишь ты! Гордый! Прошу прощения , если что не так сказал. - Очкарик обнял Олега за плечи. - Ты сам не понимаешь , насколько это , - четырехглазый показал на стены , - насколько это талантливо!?. Фамилия твоя какая будет? Эх ты... 'испортил'.
- Что, в самом деле нравится ? - спрашивает Синельников.
- Восхищен !
- Раз нравится , значит , не я рисовал. Его работа , - говорит Олег , показывая на Ваню Шабалина.
- Ты!? - поворачивается к Ване и смотрит на него недоверчиво. - Чем работал ?
Ваня показывает графитный стержень.
- Точно , - подтверждает Оле г, видя , что Очкарик не решается поверить , - Ваня рисует с детства. Он и вас может нарисовать в одну минуту!
- А ну , нарисуй! - очень хочется очкастому поверить Ване , но один его уже разыграл!
- Это можно , - с достоинством отвечает Ваня и направляется к стене.
- Да не на стенке! Держи блокнот и карандаш!..
Ваня нежно поглаживает глянцевую бумагу: давно такой не видывал. Прищуривает глаз , наносит первые штрихи. Приглядывается к Очкарику и - новые штрихи ложатся на бумагу... Несколько минут , и готов карандашный набросок.
Очкарик внимательно рассматривает рисунок , прищуривается точно так же , как и Ваня.
- Непостижимо... Полное нарушение гармонии , но какая хватка!
Портрет пошел по рукам членов комиссии.
- Здорово!
- Полнейшее отсутствие знаний по анатомии. Но какова рука!
Очкарик делает резюме:
- Настоящий художник ты , братец. Но я бы заметил , коллега , неотесанный художник.
Фамилия , имя , отчество - скажешь?
- Иван Трофимович Шабалин.
- Вот что , Иван Шабалин , останешься в Москве , я приглашаю тебя в художественное училище , которым я руковожу. Не возражаешь?
Не отвечает Иван , смотрит на меня и Синельникова жалобными глазами. Дескать , как вы скажете , так и будет. Только сами знаете , попасть в художественное училище - моя мечта.
- Согласен , - отвечает за Шабалина бывший рядовой Олег Синельников. - - Он согласен , - подтверждаю я.
- Надо бы маманьке обо всем отписать , - тихо произносит Ваня...
Комиссия работает. Выспрашивают каждого: откуда? Какие наклонности в себе чувствует? кем бы хотел стать в жизни? Олег неожиданно заявляет:
- Хочу быть шофером!
- Это в наших силах.
- А я... хочу быть электриком! - Учтем ваше пожелание!..
Расходятся отныне наши пути-дороги , разбегаются , чтобы сойтись снова через много , много лет...
ЭПИЛОГ
И многое еще случится в жизни после московских Даниловских казарм: будет Сегежа, про которую я написал и еще собираюсь написать; будет Севастополь , город любимый мною до сих пор , - о нем я написал множество книг и еще напишу; будет Колыма , о которой я писал и пишу сегодня - половина романа уже в компьютере; будет Израиль, о котором я тоже писал , а сегодня собираю 'вещдоки' - вещественные доказательства! - вживаясь в новую для меня жизнь...
И еще множество книг собираюсь написать...
Господи Боже , дай мне , неверующему, здоровья! Хочу дожить до обещанных тобою , ста двадцати лет!...
Ах , ты ничего мне не обещал!? Тогда прости великодушно. Постараюсь воспользоваться своими собственными силами. И дописать то , что задумал , - на радость друзьям и на горе недругам , которых с каждым днем становится все больше и больше!
Отчего же это , Боже!? Хоть на это ты можешь ответить?..
Свободное копирование
