Следующей базой нашего стремительного обучения была организация под названием БОАМВ (Борьба с Амбарными Вредителями), которая занималась уничтожением грызунов во всех продовольственных магазинах и складах Москвы. Здесь нас познакомили с целым комплексом дератизационных мероприятий, в частности, с приготовлением и методами использования отравленных приманок. Один из старейших московских дератизаторов, пожилой человек с лицом хронического алкоголика, образно и увлеченно рассказывал нам об уме и хитрости крыс, о том, как сложно бывает подобрать продукт для приготовления отравленной приманки в гастрономическом магазине, где грызуны избалованы обилием различных деликатесов. Ему, мол, приходилось по долгу службы оставаться на ночь в магазинах, чтобы понаблюдать за поведением грызунов. И тут его изумленному взору открылись удивительные картины, свидетельствующие о высоком интеллекте крыс.
– Знаете ли вы, как крысы воруют яйца? – вопрошал он. – Одна крыса лежа обхватывае яйцо всеми лапами, а вторая за хвост тянет ее к норе! Или как они пьют водку? Одна крыса опускает хвост в бутылку, а вторая его облизывает!
У меня не хватило такта, чтобы принять этот рассказ без видимого недоверия, и я спросил, каким образом крысы откупоривают бутылку, прежде чем погрузить в нее хвост. Ответа на этот вопрос я так и не получил... Но уверенность в том, что времени на ночных дежурствах в магазинах наш учитель зря не терял, у меня осталась.
Вооруженные до зубов теоретическими познаниями, мы с Сашей Комаровым сразу же выехали в передовые соединения фронта, наиболее пострадавшие от туляремии, где мы и должны были организовать дератизационные мероприятия. В дивизии, в которой я оказался, я прежде всего наладил приготовление отравленной приманки. В ее состав входил хлеб, пережаренное свиное сало и сахар. В качестве яда использовался углекислый барий. Дивизионный врач собирал группу медицинских работников, я проводил инструктаж о применении приманки и тут же демонстрировал ее эффективность. С этой целью на глазах у изумленной публики отлавливалось несколько полевых мышей. Для этого достаточно было на несколько минут выставить мышеловку на мышиную тропу в снегу перед домом. Мышей было так много, что они все время мелькали перед глазами, перебегая из норки в норку. Приманку мыши поедали охотно, а через 3-5 минут начинали дрыгать лапками и погибали. Такая демонстрация производила должное впечатление на аудиторию.
Кроме приготовления приманки я проводил инструктаж медицинских работников о всем комплексе противомышиных мероприятий, а также ездил по воинским частям, проверяя на месте состояние дел. В мое распоряжение были выделены сани и ездовой, которые и обеспечивали мне свободу передвижения. Наша лошадь была не молодой и не слишком резвой, но обладала одним неоценимым качеством: она всегда безошибочно находила дорогу домой. А мы уезжали подчас далеко от нашей базы, попадали в пургу, когда узкая зимняя дорога становилась в сумерках совсем неразличимой. Ездовой предоставлял лошади свободу, опуская поводья, и лошадь ни разу не ошиблась в выборе пути. Ездовой считал, что прежним хозяином лошади был пьяница, которого она привыкла спящим привозить домой.
Борьба с туляремией на передовой имела ряд своеобразных особенностей. Трудно, а подчас и невозможно было заставить солдат выполнять все предписанные правила профилактики заболевания. Так, например, было категорически запрещено использовать воду, получаемую из талого снега, ведь снег был испещрен следами грызунов и их пометом. Но попробуйте заставить солдата, который пришел из боевого охранения, где он несколько часов отстоял на морозе, пойти за водой к баку, находящемуся в нескольких сотнях метров от его землянки. Куда проще зачерпнуть котелком снег и поставить его на огонь. Кроме того, солдаты быстро узнали, что от туляремии не умирают, а после острого периода заболевания выздоравливающих на пару недель направляют в солдатские дома отдыха. А эта перспектива не могла не привлекать: там было тепло, сытно, да и сестрички попадались ласковые...
Грозный приказ о том, что нарушение правил профилактики туляремии приравнивается к умышленному членовредительству, ничего не мог изменить. В сопровождении полковых врачей я часто выезжал на передовую, где мы проверяли выполнение всего комплекса противоэпидемических мероприятий. На этом участке фронта войска стояли в обороне уже более полугода. Поэтому передний край был хорошо оборудован. Окопы и ходы сообщения откопаны в полный профиль, стены окопов местами были обшиты досками или тесом.
Солдаты, находящиеся в боевом охранении, начали замечать, что мыши в большом количестве перебегают с немецкой стороны на нашу. Заподозрить мышей в патриотизме и стремлении сбежать от оккупантов было трудно, и у начальства вознило подозрение: а не перегоняют ли немцы к нам зараженных мышей. Но причина оказалась более простой. На немецкой стороне был полностью убран и вывезен с полей урожай зерновых. А у нас он оставался либо на корню, либо заскирдованным, но не обмолоченным. Не знаю, какими способами информации пользовались мыши, но сам факт их массовой миграции сомнению не подлежит.
К февралю 1943 года эпидемия туляремии пошла на убыль. Мыши частично передохли, а частично были уничтожены, военнослужащие в основном переболели, и я был отозван обратно, в лабораторию. Но недолго удалось мне заниматься бактериологией: уже в середине апреля пришлось ехать на очередную эпидемию, на сей раз – сыпного тифа.
Свободное копирование
