Через пару месяцев я сидел в другой юридической фирме перед адвокатом обвинителей и под присягой давал показания. Их с поразительной скоростью записывала секретарь на специальной стенографической машинке. Адвокат был неожиданно для меня мягок, улыбчив и дружелюбен:
— Рад с вами познакомиться, садитесь, пожалуйста, чувствуйте себя абсолютно свободно.
Он буквально купал меня в сладкой патоке любезности. Я подумал: неужели этот человек собирается обвинять меня в преступной халатности? И ведь вот какая разница в профессиональном поведении: хирург со своим пациентом должен быть деловым и откровенным, а адвокат с клиентом — притворным.
Два часа он все с той же сладкой улыбкой пытался вытянуть из меня какой-нибудь рискованный ответ:
— Скажите, если бы знать, что Джон станет вас судить, сделал бы доктор Френкель, с вашей помощью, конечно, что-нибудь по-другому?
— Это вопрос к доктору Френкелю.
— Да, да, его мы тоже спросим. Но что вы об этом думаете?
— Думаю, доктор Френкель сделал бы абсолютно то же самое.
— Но, может быть, какую-то часть операции следовало сделать по другому?
Тут в нашу беседу вмешался Тед:
— Возражение: доктор Голяховский ответил на вопрос.
Адвокат:
— Хорошо, я иначе сформулирую вопрос: если бы Джона лечил другой доктор, сделал бы он что-нибудь по-другому?
Тед:
— Возражение: этот вопрос не относится к действиям доктора Голяховского.
Уже вставая из-за стола и складывая свои бумаги, адвокат, как и предупреждал меня Тед, еще раз улыбнулся и спросил:
— Доктор Голяховский, а все-таки были ли в процессе лечения отклонения от принятых установок?
— Нет, не было.
Тед потом сказал, что я держался молодцом.
Каждый раз для очередного собеседования мне приходилось отменять запланированные операции и приемы больных. Изабелла переносила их на другие дни (что было не просто), мы обзванивали пациентов, долго извинялись, оговаривали новую дату — вот куда уходило ценное время доктора и его офиса!
Свободное копирование
