Рождение жанра
Какому же искусству я служил в те годы?
Прежде всего литературе, которую надо ставить рядом с театром, если она произносима, исполняема с эстрады, литературе, которую можно поставить рядом с ораторским искусством. Где-то здесь существовало свободное пространство, в которое можно было вдвинуть то, что меня влекло.
Служил ли я такому искусству, или же только искал его?
Существовала концертная практика, где пели, играли, на рояле или на скрипке, танцевали и даже читали литературные произведения. В общем потоке концертов между пением, игрой на рояле, танцем, случается, звучит слово. Некоторые драматические артисты читали под музыку — это называлось мелодекламацией. Казалось бы, искать было нечего. Арена существовала, и на арене действовали крупные и менее крупные мастера, делали свое дело кто как умел, лучше или хуже, с большим или меньшим успехом.
Думал ли я тогда, что это мой путь? Что меня влечет именно такая арена? Нет, не думал. Наоборот, я боялся разнохарактерности концертных ансамблей, зависимости от только что пропетой арии, умолкнувшей скрипки, а главное, своей эпизодичности в таком сочетании.
Большая площадка, много света, очень красивое платье у певицы и чудесный голос. Она подражает соловью — это искусство: школа, техника, мастерство. Я стою за кулисами и слушаю. Вслед за пением мой выход. Умолкнет последняя пленительная трель соловья, отгремят аплодисменты, и наступит такая минута, когда нужно будет выйти очень спокойно, хорошо владея собой, отбросить в сторону навязчивую мысль: как прекрасны трели соловья, как трудно мне после соловья, куда иду я с моим скромным словом? Не уроню ли я его? Достойно ли прозвучит оно и как будет принято?
Можно ли именно этому посвятить свою жизнь, если сюда приходят мастера, которые делают большое, основное дело в своем доме, то есть в театре, а на эстраду, между делом, несут часть своего огня, умения, чтобы блеснуть на десять-пятнадцать минут и снова уйти в театр, где существует большая творческая жизнь. Жить на такой арене можно частью своей души, а целиком и полностью принадлежать театру.
Куда же я унесу большую часть себя, если здесь нужна частица моего таланта и умения? Где мой дом, в котором я разверну основную силу своего дарования?
Придя на эстраду, я не был еще самим собой. Я нашел себя позднее, когда встретился со своей аудиторией. Это произошло в поездке по Северному Кавказу, куда я приехал осенью 1924 года.
Я уезжал из Москвы в состоянии затянувшейся, казалось мне, неопределенности.
Свободное копирование
