Опубликовано 25 мая 2018 года. Отрывок 240
В 60-х керамические кашпо и портрет Хемингуэя были во многих домах. Хем смотрел чуть прищурившись, дружелюбное лицо его было обветрено океаном, а борода наверняка была соленой от брызг, если ее лизнуть. Простой свитерок "под Хема"носил почти каждый, я в том числе. Куба была светочем нового мира среди карикатурных американских теней из журнала "Крокодил". Художниками там были Борис Ефимов и Кукрыниксы, - в группу входили Крылов и Николай Соколов - "КрыНикСы". Первого в сборной фамилии я забыл. Кажется, Куприянов.
В самом далёком детстве нечем было застелить пол в нашей московской квартире, и на нем лежали географические дедушкины карты. Первое, что я прочитал в жизни: "Пустыня Такла-Макаи". Зато по географии у меня всегда была только пятёрка. Мы с очкастой географичкой всегда жмурились от взаимной приязни."Ну что, никто? - говорила она классу. - Тогда Юра скажет". Я вставал и говорил, и мы опять некоторое время жмурились друг другу. Дома уже стояло прокатное пианино, и можно было играть на нём и географичку, и множество прекрасных неоткрытых островов.
Такой серебряный рассвет
Приходит в первую весну,
Что все движения планет
Воспринимаются на слух.
Уже спокойно жить нельзя.
Всё - откровенья на века.
И ждут нас новые друзья
На всех далеких берегах.
Корабль готов, и экипаж
Для всех заждавшихся невест.
И тёплых сказов вечный страж,
Стоит над нами Южный Крест.
Эту песенку я написал в 7-м классе. Я тогда писал их по 5-6 в день, но запоминались немногие. Важно было найти укромный уголок, забраться в него с очередной тетрадкой и записать бегущие внутри строки, уже лежащие на музыке.
Наверно, ответа нету -
Хоть палец к виску приставь.
- Куда ты уходишь, Лето?
- В себя ухожу, в Сентябрь.
Песенки свои, разумеется, я никому тогда не пел, да и всегда потом удивлялся, что меня слушают, когда выхожу с гитарой на сцену. Чего тут интересного, не мог я понять.
Я люблю ваш теплый, уютный и человечный мир с его ветрами, штормами, дождями на затуманенной хребтовой тропе, я люблю ребят, которым я был другом и которые были друзьями мне. Я слышу, как подбадривают меня ушедшие в автокатастрофе 91-го. В нашей жизни всё было настоящим; таким будет и после неё.
С Димой Дихтером будем пить чай или что-то покрепче, чего я не пил в своей земной жизни. Саша Громов снова споёт свои вещие песни, а Ролан Антоныч (Быков) снова станет ругаться, что я обращаю внимание на атаки каких-то мелких существ. Я попытаюсь объяснить ему, что у этих есть своя прокуратура, свой следственный комитет и свой суд. Дядя Рома озвереет на меня, но через секунду мы опять будем ржать над моими приключениями. В Быкове меня всегда пленил немыслимый его мгновенный переход от крайнего бешенства к высокому восторгу. При этом Дядя Рома совсем не был невротиком, хотя был очень раним.
Матушка Дорида Михайловна, старшая сестра Вероники, пролежала со своим абсцессом десять лет, не вставая. Лёгкое тоже было левое, как моё, побитое в 91м осколками ребер. "Юрик, посиди со мной. Когда я уйду, не надо грустить. Мне уже не будет больно, а у вас не будет со мной столько хлопот".
В середине какой-нибудь фразы я убегал от не под стол, на который была накинута скатерть с бахромой. Именно под столом я стал верующим, когда просил кого-то забрать меня вместо мамы, а её - вылечить. За окном звенел колоколами Елоховский собор.
Приходил отец, подарил нам десять рублей и книгу про пионеров-героев. В прошлый раз книга называлась "Васёк Трубачёв и его товарищи".
(2016)
(c) Юрий Устинов
Свободное копирование
