Бюро комсомола института собрало на меня компрометирующие материалы, а они действительно были. Излишняя общественная активность по защите преследуемых студентов-евреев, моя неровная учёба, пропуски занятий, пренебрежение рядом дисциплин за счёт стремления к необходимым и, наконец, появилось обвинение в близких отношениях с однокурсницей, что не было секретом в общежитии. Всего этого было больше чем достаточно для самых суровых оргвыводов и их готовили.
Спас меня полковник Крашевский - парторг института, человек интеллигентный, сознающий погромное настроение в стране и в институте в частности. В беседе со мной он рекомендовал мне перетерпеть, как терпят другие, не вылезать и ждать перемен к лучшему (недалеко была и смерть Сталина). Крашевский обещал умерить идейные порывы факультетского бюро комсомола, велел мне взять на 1 год академический отпуск от учёбы по болезни, что с удовольствием оформил институтский врач-еврей.
Год я прожил в метаниях, пьянке, а потом перешёл в институте с механического на более близкий мне энергетический факультет, где правил милейший патриарх Николай Трофимович Усенко. При этом я терял контакты с друзьями на лекциях потока механического факультета, а среди студентов нового факультета многие не скрывали свои юдофобские настроения, своё презрение к ним я сохранил на долгие годы, не общался и после института - осадок этих отношений не исчез и при перемене обстоятельств жизни. Увлекался профсоюзными делами - организацией помощи в культурном восприятии студентов. В институте была театральная группа хорошего художественного уровня, но основная масса студентов, живя в Москве, была далека от её культурных ценностей. Я занялся организацией и осуществлением на сцене зала института цикла лекций-концертов "Западная классическая музыка". На меня и так косились, но когда я стал пробивать разрешение на эти концерты, ряд деятелей профкома выразил солидарность с цензорами по идеологии "Музфонда", вообще запретившего это начинание, а взамен рекомендовавшего знакомство с музыкой Глинки, Чайковского, Мусоргского, Бородина. Но если своих, русских композиторов студенты, пусть не основательно, но знали, то о зарубежных классиках не имели представления. Хлопоты мои были удачными благодаря активной помощи солидной дамы из Мосфилармонии, её обширных связей с ведущими артистами, а, главное, благодаря высокому положению её мужа. Все понимали - просвещение студентов - дело святое, по тому времени - новое. Лекции цикла вела вдохновенная и эрудированная Ремезова, а иллюстрировали её повествование первоклассные солисты Большого театра - им льстило демократическое общение со студентами, да и просто отход от мертвящего идеологического гнёта.
Абонементы на цикл лекций были для студентов не дешёвыми, на первой лекции о Бетховене зал был не полон. Но рассказ Ремезовой, её темперамент, музыкальные вставки и исполнения Ивана Козловского, Лисициана (а пели они много и с настроением) привели в действие "студенческое радио". К концу цикла зал ломился от студентов и преподавателей. Следующие лекции цикла шли с острым дефицитом билетов. Особый успех имел цикл о Шуберте, прошло всё удачно.
Все хлопоты отнимали время от учёбы, но давали возможность чувствовать себя человеком, а после игры виртуоза пианиста Зюзина, лишённого зрения, но отлично чувствующего зал, восторг переполнял всех. Артисты это ценили, выкладывались, но если Лисициан при этом был бескорыстен, то Козловский намекал на конверт...
Были, конечно, у меня и более примитивные радости - гуляние у Чистых прудов, где ещё действовал кинотеатр "Колизей", посещение (разовое) подвальчика в конце ул.Кирова (Мясницкой) с принятием коньяка и его сильным воздействием, а напротив института была столовая - забегаловка с рюмкой. Нечасты были и обеды в столовой института, а чаще - дешёвые пирожки с повидлом по 5 копеек.
Ходил в сад им. Баумана, слушали там блистательные импровизации фельетониста Смирнова-Сокольского. На сцене театра в саду смотрели театр кукол Сергея Образцова. Условность кукольной сцены позволяла многие вольности.
Услышали недоступные для нас ритмы еврейской, американской музыки. Успели побывать на разовом чуде - попали в клуб армянской культуры в Москве, где давался "Отелло" с Ваграмом Папазяном в роли мавра. Дездемона верещала на весь зал, когда он её душил в экстазе, темпераментный артист с европейской славой, вошедший в роль.
Были и тягостные будни - подработка по ночам по обслуживанию мельнички для помола угля в подвале лаборатории - за гроши. Ходил я в галифе и сапогах, а в холодное время ещё и носил кустарное кожаное пальто времён войны с подкладкой - байковым одеялом.
Свободное копирование
