Состав преподавателей института был пёстрым. Если профессор Бессонов, элегантный и моложавый, читал в бесстрастной манере лекции с изложением абстрактных математических понятий, то продолжала нас вводить в мир высшей математики на практических занятиях строго-элегантная дама Таль, влюблённая в своё дело и умевшая заразить и нас своим сдержанным темпераментом. Только благодаря ей, я неплохо решал дифференциальные уравнения и имел приличную оценку в дипломе.
Физику читали с полным пренебрежением методики изложения: был "очень заслуженный" и старый корифей, он по рассеянности прикладывал микрофон к своему уху и шептал лекцию. Аудитория с крутым амфитеатром была не малой, слышимость исчезала. Но был и молодой, блистательно делающий карьеру - Лыков. Он плохо представлял себе наш уровень знаний или не хотел с ним считаться, а быстро исписывал движущуюся доску математическими зависимостями, восторженно смотрел на них, а мы мало его понимали и скучали.
Очень сильной была кафедра сопротивления материалов и основной её деятель - Рубинин. Он издавал толковые пособия для нас, отлично вёл семинары. Разрешалось на экзаменах пользоваться любыми пособиями, но знания каждого выявлялись и оценивались объективно. Теорию машин и механизмов преподавал по совместительству деятель горкома партии. Многие студенты знакомились с ним только на экзамене - на лекции не ходили, а я постигал эту науку лишь двое суток, выучил формулы на его дежурные вопросы, и это деятеля устроило. А вот детали машин и механизмов, вещи нужные в инженерной практике, читались вдохновенно, лектор трактовал понятие конструктор, как творческую личность, аналог артиста, но не статиста. Курсовые проекты вёл пожилой профессор Канторович - человек с неподвижными ногами. В связи с этим в тишине зала спецкорпуса иногда раздавался бодрый голос: "Вынести меня, хочу писать!" Человек он был одарённый, автор расчётных методик и атласа, но в быту несдержанный.
Так, просматривая проект юной студентки, он приставал к ней с вопросом: "На что похожа предложенная вами конструкция шпонки—" Девица краснела и не понимала, а он пояснял громко: "на член!" В хорошем настроении делился с нами воспоминаниями о 20-х годах. Ночью его забрали, в семье - слёзы. Привезли в Большой театр. Требовалась ревизия и гарантия на исправность механизма подъёма аварийного железного занавеса на сцене театра. Должен быть съезд, а на сцене - вожди. Он справился, получил паёк и был доставлен домой!
Практику по химии, а её в нашем институте было много, вёл доцент Семишин - автор одного из первых пособий по строению атома, но... горький пьяница. Пил спирт в лаборатории, загубил свою карьеру. Не он один пил и приходил нетвёрдой походкой на занятия. Не уступал ему электротехник с образованием, полученным в Женевском университете - милейший старик с красным носом, опухшим лицом, специалист. А вот заведующий кафедрой электротехники - профессор Розанов - ухоженный и благополучный, не скрывал к нам своего полупрезрительного отношения. Он рассказывал, что добился благополучия в жизни своим трудом, сделал себя сам! Рано выучил английский язык, читал техническую литературу в оригинале, внедрял новинки Запада в полуграмотной России 20 -30-х годов, и состоялся. Нас он презирал за лень, нерадивость в стремлении к карьере, за неиспользование технической информации зарубежья, помещённой в специализированных журналах, и был прав, в том все мы с годами убедились.
Как это ни странно, но наиболее несложными и успешными были мои усилия в учебном процессе на кафедре марксизма-ленинизма. Заведующий этой кафедрой (кличка- Анархист) потерял репутацию из-за уборщицы, с которой его застали в кабинете, а лекции нам читала дама с кавалерийским прошлым, но мы её не принимали всерьёз, несмотря на её грозный рык с кафедры и брань. Учился я у бывшего адвоката, как я понял по намёкам, большого антисоветчика. Я отважился обсуждать с ним весьма рискованные проблемы, имел у него большой авторитет и отличные оценки в дипломе.
Мой первый самостоятельный научный поиск был связан с подборкой марки стали для высокотемпературного процесса на кафедре металловедения. Работа получилась, была одобрена, а поиск нужной литературы, обоснование предложений меня захватили, интерес к научной деятельности пробудился и не угас со временем. Ближе к старости я осознал, что этому способствовала интуиция, проще, помощь свыше. Моё будущее определила новая в институте, да и в стране, кафедра теплотехники силикатных производств. Она организовалась и вставала на ноги совместно с нами - студентами старших курсов, специализирующихся по темам промышленности строительных материалов. Здесь я чувствовал себя уверенно, предметы знал, мне это было интересно, что и отразилось на высоких оценках в дипломе на фоне блеклых успехов по общетехническим дисциплинам.
Неформальные, тёплые отношения сложились у меня с заведующим кафедрой, профессором Алексеем Александровичем Соколовым - человеком интеллигентным, с добрым нравом, прочными знаниями практики производства. Эти отношения продолжались долгие годы, помогли мне стать специалистом, позднее - научным работником. Милейшая жена профессора - Елена Ивановна была не из тех женщин, кто умеет организовывать быт и домашний уют. Алексей Александрович в старости был очень одинок, здоровье его было серьёзно подорвано в длительной командировке в Индию, где его уникальные знания практики варки стекла были использованы при монтаже и освоении оборудования на строящемся с помощью СССР заводе в Индии. Для него были созданы условия жизни, как для раджи, он тяжело привыкал к услугам бесчисленных слуг, но местная еда и вода ему навредили серьёзно. Возвращался он через Европу, между прочим, приобрёл редкую в то время в России автомашину, был у него солидный счёт, а кладовую комнату в своей московской (рядовой) квартире забил до потолка нераспакованными многие годы подарками и сувенирами из Индии. Это не повлияло на качество его жизни. Бывал я у него и на очень приличной даче в престижном посёлке Кратово, где так же мне показывали уникальные инструменты и много хороших вещей, не задействованных в жизни.
Свободное копирование
