После моих мытарств с жильём и учёбой в Москве, я пришёл в школу №1 Малаховки. Небольшое двухэтажное здание без излишеств в виде актового зала, спортивного комплекса. Директор отсутствовал, а завуч, очевидно, совершил ошибку - определил меня в состав привилегированного класса, где с первых лет училась небольшая группа - до 18 учеников, а в параллельном классе - свыше 35. Я сохранил тёплое чувство к завучу Гавриле Евграфовичу Солопу - немудрящему сельскому учителю, за эту ошибку. Были личности и в других классах, но элитарность - понятие не надуманное, со своими преимуществами и недостатками. Было интересно, сразу пропали неурядицы с учёбой.
Естественно, некоторое время ко мне присматривались, а потом я был приглашён девочками класса на вечер вне школы, в домашних условиях. До этого я учился в мужской школе (г.Уфа), где не было опыта общения с девочками, был робок с ними, а попал на вечеринку, где царствовала Люся Ашлапова - самоуверенная, познавшая простоту общения полов военного лихолетья и явно бравирующая этим опытом. Впрочем, по меркам сегодняшнего дня эти наши тусовки были развлечением детским, большей частью невинным, но время было идеологически жёсткое! Вскоре последовал запрет на неофициальные общения учеников - сказалась боязнь любых коллективных, неформальных сборищ, ну были и усилия "неприглашаемых".
В период летнего дачного сезона я с одноклассником Юрой Никифоровым (номенклатурная семья) собрали свою первую в жизни лирическую компанию (1947г., мне 17 лет). Две дачницы - скромная девочка Валя Козлова и эталон элегантности - Нора. Было всё безгрешно, прогулки, танцы в небольшом саду усадьбы с красивым особняком с башенками - владение Мыслина В.А., заведующего кафедрой Археологического института, интеллигента дореволюционной формации. Я бывал в этом доме у сестры отца - Берты. Семья её снимала у Мыслина комнаты в его пустующем доме с мансардой, где были лари с архивами. Муж Берты - Савелий оставил здесь о себе хорошую память - он соорудил вокруг участка добротный палисад где-то в 1948году, и он стоял более полувека, пережив и хозяина, и жильцов дома. Мыслин существовал замкнуто, старея в одиночестве и бесприютности, умер в возрасте за 90 лет. Старость, беспомощность, одиночество до отчаяния - как этого избежать?!
За нашим домом-дачей был ещё и флигелёк для прислуги. Жила в нём семья Марьи Прокофьевны, прибывшей с комплексом провинциального недоброжелательства к "местным", но её дочь сумела создать фундамент интеллигенции в первом поколении в семье. С 5- 6 часов утра она и её муж ходили по саду и заучивали китайский язык, впоследствии работали за рубежом, но в период ломки 90-х годов остались невостребованными, живут в Чехии.
В комнатах-клетушках этого дома жили тихие сёстры Марья и Ида Исаевны. Здесь они окончили свой век, а родня живёт уже в Израиле, США. Помню, идёт Ида Исаевна, волочет расстёгнутую сумку, отрешённое лицо с виноватым и беспомощным выражением. Старость...
Соседний дом с большим садом так же стал иллюстрацией жертв новой русской действительности. Здесь жила потомственная купчиха, ещё молодая женщина, хранила семейные ценности и благоговела перед мужем - архитектором. Он использовал её слепую любовь к себе для постоянного запугивания, считая её неровней себе, он выдумывал варианты своего ухода, вплоть до своей гибели от выдуманных болезней. Так и добился полного расстройства психики жены. Однажды, в зимнее морозное и солнечное утро несчастная женщина выскочила во двор с злобным криком и с топором в руках. Из одежды на ней не было ничего, она была красива! Я, мальчишка, и житель флигеля при её доме - мужичок Афанасий, пытались её угомонить, но она обладала нечеловеческой силой в своём припадке, разбросала нас по снегу. Приехали санитары, увезли в психиатрическую больницу и, оказалось, на всю её оставшуюся жизнь. Прошли годы, нет буйных приступов, но её никто не забирает из лечебницы. Муж вывез в следующие за буйством ночи все ценности из её дома, затем исчез.
В доме поселилась молодая семья Ивановских (родственники). Жили весело, много пили, бывало, в этом участвовали и мы с братом Геной. Начался период возведения в Малаховке домов-замков "новых русских". Не выдержав стремления "не отстать", Ивановские возвели вокруг старого дома двухэтажный особняк, вставили металлические рамы окон, но... на этом их возможности были исчерпаны. Старый дом по частям сломали и убрали, а новый стоит уже много лет, зияя пустыми глазницами окон. Болезни и водка сделали жителей дома беспомощными, нелюдимыми, обречёнными на прозябание инвалидами.
Маленький флигелёк на участке этого дома - деревенская избёнка-засыпушка - развалилась. В ней прожила жизнь большая и трудовая семья Шуваловых во главе с мужичком Афанасием. Брались за любую работу, пилили дрова соседям, жили бедно, вырастили трёх дочерей, ладных и работящих, они создали свои семьи, родители умерли, сын Виктор остался жить в трущобе. Стал механиком, завёл семью, в пьянке потерял её, домишко превратил в притон, где спился и умер. Вернемся к школьным годам.
Светлые воспоминания остались от весёлой компании, собирающейся у нас летом с приездом из Орла моей сестры Муры, личности лучезарной, наивной и очень милой. Ходили купаться на озеро (станция Быково), дурачились. Зимой, а это был период, когда белоснежный покров был солидным и не подтаивал до весны, лыжня от калитки дома вела в Лукьяновский лес. Правда, в то время лыжи у меня были армейские, тяжёлые. Прогулки давали радость, а вот обязательные лыжные кроссы выматывали: снаряжение моё было неважным. Я укладывался в норматив времени, но гонка с плохой амуницией (крепления, лыжи, одежда) - была изнурительной и не давала удовольствия.
Свободное копирование
