В 1946г. наше жильё в Малаховке состояло из комнаты 24кв.м. (бывшей кухни особняка), летнего чулана, имело отдельный выход на небольшой участок земли, где мы могли разводить огород. Зимой было очень холодно, утром 3- 5 градусов в комнате. Поставили перегородку из досок, и образовалось 2 комнаты, соорудили в коридоре печь, вмазали в неё топку-котёл и навесили батареи водяного отопления. Топливо, в основном, торфяной брикет, давало много золы, но мало тепла, изредка покупали каменный уголь. Позднее мама с её энергией при совершенно нищем бюджете совершила техническую революцию. В Малаховке стали появляться газопроводы, а одна из первых линий водопровода прокладывалась по нашей улице. Организовали складчину жильцов всех домов, в результате чего - вода в доме, газ на кухне (вместо бывшего чулана) и ещё терраса на входе в дом! Конечно, помогли сёстры мамы и её энтузиазм.
Быт не угнетал нас, хотя туалет оставался дачным сортиром, и в морозные зимы требовалась выдержка, душ был доступен лишь раз в неделю, бельё изредка отвозилось в московскую прачечную. Но не было в доме грязи, хотя, я помню, подцепил в душе чесотку, вставал зимой затемно и, пока все спали, натирал синее от холода тело серной мазью... Уже не надо было в летние вечера выкачивать по 100 и более вёдер воды из колодца (с цепью и воротком) для полива грядок огорода и высаженного мною сада. В наших комнатушках жили родители, я, младший брат, сестра, а позже и семья сестры - муж и ребёнок. Было скученно, временами психически напряжённо, но вражды и эксцессов я не помню - тон жизни задавала мама.
Послевоенные годы были суровыми для всех, но сохранились добрососедские отношения, люди после войны не были мелочны или озлоблены, это помогало выжить. Стоит вспомнить эти отношения, на их фоне отчётливо видны процессы морального, нравственного вырождения России, одичания культурного, потери духовных ценностей, массовой эмиграции интеллигенции, людей науки и, в очередной раз, приход новых хозяев жизни из среды, не отягощённой знаниями, нравственными устоями.
Дача в Малаховке, где жили мы, сохранила свой довоенный приличный вид, располагалась на обширном участке, где был ещё и флигель. На лужайке перед нарядной террасой были площадки для тенниса и волейбола, много красивых сосен и берёз от бывшего здесь леса, никаких заборов и сараев - это отнесено в глубину двора и не портило вида. На открытой террасе собирались для бесед на закате дня летом, а зимой - белизна снега, стволов берёз, зелень хвои, тишина и малолюдье.
Дача принадлежала семье Якубовских - родовое гнездо, где из большой семьи многие годы жили Александровские - Фатима Борисовна, её муж и сын. Фатима Борисовна страдала сердечной недостаточностью, и жизнь на даче круглый год её удовлетворяла, её брат - главный инженер номерного завода жил холостяком, на даче не бывал, а своей наследственной частью воспользовался лишь в глубокой старости, где был в полной отчуждённости от более молодого поколения родных. Второй брат был всесоюзным министром спецмонтажных работ, а её сестра жила в Москве обеспеченно, с мужем евреем. Никто из них долгие годы дачей не интересовался.
Прошли годы, выветрились накопившиеся старым поколением нравственные критерии, остались примитивные хватательные рефлексы, когда их дети и внуки, люди зажиточные, наполняли свою жизнь ожесточённой враждой за наследство, за каждый метр дачи. Шёл процесс взаимного уничтожения, суды. Участок дачи был разделен проходами из металлических сеток - как в цирке для хищников. Вражда съела все человеческие чувства, а время, здоровье, ненависть - заставили их покинуть этот дом.
Но в моей памяти живёт совсем другой быт этого дома. Тогда царствовала Фатима Борисовна. Её муж - столоначальник министерства сельского хозяйства, много лет вставал рано, грел на примусе себе еду и уезжал до позднего вечера на работу. Был он невзрачен, сдержан. Но Фатима, ещё статная женщина, смесь польской и татарской кровей, была аристократична, хороша собой, с трудом обуздывала свой темперамент, несла груз несбывшихся надежд и жизни затворницей. Мы дружили, я был ещё зелёным юнцом, но понять её чаяния было не так уж сложно. Общались по вечерам на открытой террасе, вели интеллектуальные беседы, сложностей не было, а душевное общение приносило радость - редкая возможность в те жёсткие до отчаянности послевоенные годы.
Были тёплые отношения и с её сыном, мальчиком замкнутым, отдающим всё своё время радиотехнике. Он собрал у себя на столе телевизор, превосходивший серийные, достаточно примитивные отечественные. На стеллажах в его комнате стояли фундаментальные технические справочники и учебники - библиотека его дядей, добившихся высот в карьере на основе своих знаний и квалификации. Этот мир воспитывал и меня, зарождал желания к серьёзной инженерной деятельности, был противопоставлен малопривлекательной жизни озлобленного нищетой населения, теряющего надежды на лучшее будущее, осознающего фальшь официальной пропаганды, населения, загнанного террором диктатуры чиновников партноменклатуры.
Свободное копирование
