В Иркутск я приехал 1 апреля 1894 г. Ангара была при этом настолько уже ненадежна, что ямщики не взялись меня перевозить через нее ночью, и я должен был дождаться на последней станции утра. И, действительно, на следующий день после моего прибытия, она уже вскрылась.
В Иркутске я остановился в лучшей тогдашней гостинице Деко, впрочем, довольно грязной. Была распутица в полном ходу и город Иркутск сразу же поразил меня необыкновенной грязью своих немощенных улиц. Безнаказанно можно было пройти по деревянным его тротуарам лишь до ближайшего угла, а там уже человеку, желающему сохранить некоторую чистоту ног, приходилось брать извозчика, которые, к счастью, были не дороги.
На другой же день по приезде я отправился к Талиным родным, которым она, ничего не сообщая о наших отношениях, рекомендовала меня в письме, посланном ею со мною, лишь как большого своего друга. Вместе с письмом я передал им посланный ею же ящик с апельсинами (в 100 штук), долженствовавший произвести некоторую сенсацию, так как апельсины в то время считались в Иркутске большою редкостью и продавались от 80 к. до 1 р. за штуку. Мать Тали сразу отнеслась ко мне чрезвычайно радушно, и я был позван в тот же день к ним обедать, причем меня угостили любимым сибирским блюдом -- пельменями в разных видах. С младшею сестрой Тали Катей я познакомился еще в Петербурге, так как она в тот год поступила уже на курсы. В Иркутске же я познакомился и со среднею сестрою -- домовитой Машей, которая была главной помощницей матери по хозяйству и ввиду болезненности матери являлась в сущности даже и почти полною хозяйкою дома. С ней я довольно быстро сошелся и она, кажется, очень скоро поняла из разговоров со мною истинный смысл моих отношений к Тале, о которых однако же прямо мне было запрещено говорить.
На другой день по приезде в Иркутск отправился я представляться главному начальнику края, генералу от инфантерии Александру Димитриевичу Горемыкину. Это первое свидание с ним осталось мне хорошо памятным. Помню, что так как у меня не было мундира, то я представлялся во фраке, чем возбудил некоторые скептические замечания со стороны своих новых сослуживцев, которые полагали, что "генералу" это не понравится. Но "генерал" не обратил на этот раз на мою одежду никакого внимания. Мне очень недолго пришлось ждать его в приемной и почти вслед за докладом обо мне дежурного адъютанта дверь из кабинета отворилась и из нее вышел плотный генерал, небольшого роста, с умным лицом и не старый еще на вид. Выслушав мое официальное представление, он, радушно протянув мне руку, сказал, что не ожидал меня так скоро видеть, и поблагодарил за скорый приезд, сообщив, что в канцелярии дел по крестьянской части накопилось много. Затем он взял меня под руку и стал ходить со мною по приемной, в которой, кроме дежурного адъютанта, никого не было, расспрашивая меня о прежней моей службе. Услышав от меня, что я уже почти два года находился в отставке и занимался помощью голодавшим крестьянам, он заявил мне, что это обстоятельство увеличивает мою цену в его глазах, так как я в своей продовольственной деятельности, несомненно, много сталкивался c земскими людьми и с порядками земской России, которые очень его интересуют. Что же касается деятельности моей по крестьянскому делу в Царстве Польском, то он сказал мне, что видит во мне, вследствие этой моей деятельности, как бы своего старого сослуживца, так как он сам когда-то, при первом своем переходе от чисто-военной к административной деятельности, был короткое время комиссаром по крестьянским делам в Царстве Польском, а затем председательствовал года полтора в комиссии по крестьянским делам Варшавской губернии, откуда и получил первое свое назначение в губернаторы Подольской губернии. Затем словоохотливый генерал тут же рассказал мне, как он, прослужив четыре года губернатором и не ужившись с новым тогдашним генерал-губернатором киевским, Дундуковым-Корсаковым, опять вернулся в военное ведомство, причем был назначен начальником штаба Одесского военного округа при графе Коцебу, а после того долго командовал одною из расположенных в Одессе дивизий, причем "имел честь", как он выразился, познакомиться и с отцом моим, в бытность его управляющим канцелярией одесского генерал-губернатора. "Прослужив в Одессе почти 20 лет, -- повествовал далее Горемыкин, -- я получил, наконец, назначение в корпусные командиры, но не успел принять корпуса, как получил новое, неожиданное для меня назначение на настоящую мою должность иркутского генерал-губернатора, в каковой и нахожусь вот уже пять лет. Уверен, -- прибавил он в заключение, -- что мы с Вами сойдемся".
Свободное копирование
