04.02.1894
С.-Петербург, Ленинградская, Россия
НАЗНАЧЕНИЕ В СИБИРЬ. ИРКУТСКАЯ ГОСТИНИЦА ДЕКО.НАЧАЛЬНИК КРАЯ А.Д. ГОРЕМЫКИН. И.П. МОЛЛЕРИУС.Е.А. СМИРНОВ. ИНТЕРЕСНЫЙ РАЗГОВОР С ГОРЕМЫКИНЫМИЗ-ЗА МОЕГО МЕСТА.
В феврале 1894 г. состоялось мое назначение в Сибирь и мне предстояло, получив прогоны и подъемные, тронуться довольно скоро в дальний путь.
Сдав свою библиотеку для перевозки в Иркутск транспортной конторе Второвых, сам я отправился налегке, с одним легким большим чемоданом, да с подушкой, завернутою в плед. Выехал я из Петербурга 4 марта и, пробыв 3 дня в Москве у Вернадских, отправился 8 числа в Иркутск.
Путь в Иркутск в то время был далекий и не особенно легкий: железнодорожное сообщение открыто было только до Челябинска; от Челябинска до Кургана возили по неоткрытой еще линии едущих по служебной надобности в товарных вагонах. Переезд этот, составлявший менее 300 верст, потребовал однако ровно сутки езды. По совету Л.Ф.Пантелеева, хорошо знакомого с сибирскими порядками, в Кургане я заехал к исправнику, чтобы взять у него подорожную на пользование лошадьми по казенной надобности. Исправник этот принял меня весьма любезно и охотно выдал мне просимую у него бумагу. Но тут же посоветовал ехать не по казенному тракту, через Петропавловск, а по коммерческому, через Тюкалинск. "Здесь, -- сказал он, -- вас повезут от дружка к дружку, по веревочке, по казенному тракту вам следовало бы платить за тройку лошадей по 4 1/2 коп. с версты, да на чай еще давать ямщикам. А тут, если вы объявите, что будете платить по пятачку с тройки, так вас будут мчать сломя голову". Мне именно хотелось попробовать этой бешеной езды "сломя голову", которой славились еще тогда ямщики на сибирских трактах, и я послушался исправника. И не раскаялся. От Кургана до Ишима 305 верст, т.е. больше чем от Челябинска до Кургана, проехал же я это расстояние в сутки и 1 час. Ехал я по гладкой, как скатерть, санной дороге, лежа в просторных сибирских санях, на купленной мною в Кургане кошме. Мороз ночью достигал -20о, но я был в хорошей енотовой шубе и в теплах валенках. Лишь на одной остановке пробыл я около часу, найдя там готовый суп из курицы, которым и пообедал; да раза два пил чай по получасу. На остальных станциях перепряжка лошадей и перегрузка моего тощего багажа брала обыкновенно не более 10 минут. Правда, я, сверх условленного пятачка с тройки и с версты, платил и тут ямщикам на чай, от 20 до 50 копеек, смотря по скорости их езды. Помню, особенно поразил меня один ямщик, который, запрягши вместо тройки четверку, попросил у меня разрешения промчать меня вместо одной две станции -- правда, короткие, верст по 18-ти, так что в сумме весь перегон составил 36 верст. Этот перегон он действительно промчал меня в 1 ч. 45 минут, ни разу при том не ударив лошадей. Усевшись на козла и перекрестившись, он только гаркнул: "Ух, с горки на горку, даст барин на водку!" -- и лошади его сразу понеслись, как оглашенные.
Есть, несомненно, своя поэзия в этой быстрой езде по гладкой снежной равнине и я с удовольствием мчался по ней, вдыхая свежий морозный воздух.
Из Челябинска в Иркутск предстояло мне всего проехать на лошадях почти ровно 3000 верст, но я этим тогда не удовольствовался и своротил из Канска на Барнаул, где тогда находился брат моей невесты, с которым я обещал ей познакомиться. Это прибавило мне лишних 600 верст, которые казались мне тогда пустяком.
Однако заезд этот оказался сопряженным с некоторыми неудобствами. За Канском кончилась хорошая дорога и наступила оттепель. Возили еще на санях, но уже по отвратительной дороге, с ухабами и зажорами, причем однажды ночью, среди дремучего леса, угораздило моего ямщика въехать в такую зажору, из которой, как он ни бился, лошади его не могли взять. Тогда он, наконец, объявил мне, что отпряжет пристяжную и поедет на ней в ближайшую деревню за подмогой. Мне ничего не оставалось, как согласиться, хотя, признаюсь, оставаться одному глубокою ночью, среди темного леса, в этой стране, где встречались на каждом шагу ссыльно-поселенцы, мне было жутковато. И промелькнула даже мысль, уж не нарочно ли ямщик мой устроил всю эту историю, и не за грабителями ли он поехал теперь. Делать однако было нечего,- и я переменил только свое положение из лежачего на сидячее и, вынув револьвер, положил руку на курок и стал в таком положении поджидать событий. Ямщик мой отсутствовал долго, более часа. Но тревога моя оказалась напрасною: явившись часа через полтора с двумя крестьянами -- все трое верхами -- они припрягли своих лошадей и вытащили наконец мои нетяжелые сани из зажоры.
В Барнауле я пробыл тогда один только день и ни с кем, кроме брата своей невесты, не видался. Выехав затем снова на главный тракт и переночевав и проведя часть дня в Томске, я вновь с такою же быстротою отправился в Красноярск, где санная дорога окончательно уже прекратилась и где мне пришлось испытать впервые всю прелесть зимнего колесного пути. Путь этот людям, не имеющим своего "проходного" транспорта, приходилось совершать в так называемых почтовых повозках, настолько широких, что мне случалось впоследствии езжать в них втроем, лежа рядом. В этот же раз, когда я ехал один со своим чемоданом, мне приходилось нередко прыгать вместе с ним по повозке -- особенно в тех случаях, когда ямщики не клали в повозку достаточно сена. А один раз пришлось и опрокинуться в канаву, что было ночью, во время сна и о чем я узнал уже лежа в канаве и держа в объятиях свой чемодан. К счастью, случай этот не имел для меня дурных последствий. Расстояние между Красноярском и Иркутском, ровно в 1000 верст, я проехал в 4 1/2 дня, что для плохой колесной дороги считалось весьма быстрым.
Вообще же весь путь на лошадях от Кургана до Иркутска, составлявший со сделанным мною заездом в Барнаул 3600 верст, я проехал ровно в 17 дней, так что, когда я предстал в Иркутске перед правителем генерал-губернаторской канцелярии Моллериусом, извещенным по телеграфу о дне моего выезда из Москвы, то он был крайне изумлен быстротою моего прибытия.
1 Вернадские Владимир Иванович (1863-1945) и Наталья Егоровна (урожд. Старицкая; 1860-1943) -- близкие друзья Корнилова со времен учебы в Петербургском ун-те; члены Братства. С 1892 В.И. -- хранитель Минералогического кабинета Московского ун-та; летом 1894 находился в длительной поездке по Западной Европе. К началу 1890-х годов Вернадский уже одна из видных фигур либерального движения. После выхода в отставку и переезда в Москву в 1891 Корнилов присоединился к другу: в своих воспоминаниях И.И. Петрункевич (Из записок общественного деятеля. Прага, 1928. С.267) называет его в числе членов либерального московского кружка, наряду с А.И. Чупровым, Д.И. Шаховским, С.А. Муромцевым, В.А. Гольцевым и др. В дальнейшем Вернадский -- академик (1912), директор Геологического и Минералогического музея Академии наук, организатор и руководитель Комиссии по изучению естественных производительных сил России; Комиссии по истории знаний и многих др. академических учреждений. Основоположник учения о биосфере и других новых научных направлений в естествознании. Член ЦК конституционно-демократической партии (1905-1918); на выборах в ЦК в мае 1917 получил наибольшее количество голосов. Член Государственного Совета (1906-1911). Товарищ министра народного просвещения 2 и 3 коалиционных составов Временного правительства.
После принятия решения об отъезде в Сибирь, Корнилов послал Вернадским, не одобрявшим его намерений, следующее письмо:
Дорогие друзья!
В конце концов после многих раздумываний и колебаний я все-таки решил взять место в Иркутске в крестьянском делопроизводстве канцелярии генерал-губернатора, от к[ото]рого раньше отказался ввиду того, что хотел вовсе не служить на государственной службе. Соображения, к[ото]рые меня заставили принять это решение, вот какие: по своим личным обстоятельствам я решил во всяком случае 2-3 года провести в Восточной Сибири. Иначе я поступить не могу ни в каком случае. Следовательно, весь вопрос сводится к тому, в качестве чего быть мне в Сибири. Сперва я думал, что лучше ехать туда независимым пролетарием и заняться там частным путем изучением Сибири вообще и аграрного вопроса в частности, а также принять участие в местной журналистике. Поступить на государственную службу является для меня несомненно компромиссом, в чем я вполне согласен с Владимиром [Вернадским. -- Публ.], и который, как мне казалось, я не мог допустить. Но потом по всем собранным о Сибири сведениям я ясно увидел, с одной стороны, что в качестве частного лица, да еще с ничтожными средствами трудно будет что-нибудь сделать по части изучения аграрного вопроса и вообще исследования страны; тогда как служба при известных условиях может мне дать возможность сделать то и другое. У меня явилось опасение, что я могу потратить эти два года совсем или почти совсем бесплодно и я стал опять думать о государственной службе. Собственно материальные соображения тут не играли большой роли, потому что я все-таки думаю, чю заработать на свое существование денег, пока я один, -- я смогу и в Сибири. Но при маленьких средствах мне были бы затруднены передвижения, а следовательно и всякая привлекающая меня работа.
С другой стороны, после всех разговоров (с сибиряками) я стал опять думать, что все-таки можно служить в Сибири, если не иметь при этом в виду делать карьеру и ничем себя не связывать, т.е. служить, так сказать, с готовым всегда прошением об отставке в кармане.
Кауфман очень соблазнял меня взять на себя интересное поручение от М[инистерст]ва госуд[арственных] имущ[еств] по отводу переселенческих участков, о чем я вам уже писал, и я решил было поступить туда. Но свидание с директором департамента и потом записка его Кауфману, в к[ото]рой он писал, что согласен меня считать своим кандидатом, но ничего не обещает (ввиду того, что решение зависит от министра) заставило меня опасаться за получение этого места. Между тем из Иркутска, несмотря на мой первоначальный отказ от предложенного места, пришла телеграмма, в которой меня уговаривали взять место. То обстоятельство, что уговаривали меня, показалось существенным, потому что раз я являюсь для них величиной ценной, значит, могу ставить свои условия и значит легче могу служить. Я телеграфировал тогда, что могу принять место только по крестьянскому делу и на это получил сейчас же ответ, что меня ожидает вакансия в крестьянском делопроизводстве. На эту телеграмму я отвечал согласием. Вчера я отправил туда формальное прошение и копию своего аттестата, так как опять получил телеграмму, в к[ото]рой меня запрашивали, согласен ли я на это, и просили поторопиться.
Когда Иван [Гревс. -- Публ.] ехал к Вам в Москву, я уже знал, что поеду в Сибирь на службу, но колебался еще, принять ли должность при Горемыкине или же ожидать назначения от Ермолова. Теперь все решено окончательно. Раньше я не писал, потому что знал все равно, что Вы со мной не согласитесь, так как Вы высказали уже свое мнение (особенно Владимир); а отговорить меня от моего решения Вы тоже не могли бы, потому что я решился на него окончательно и знаю, что иначе поступить не могу. /.../
Горячо любящий Вас Адя.
8/1 94. СПб., В.О. 11 л. д.44 кв.2.
Опубликовано 23.06.2023 в 09:20
|
Свободное копирование
