"По вышесказанным сильным действиям французской артиллерии, мы не могли далее преследовать неприятельскую кавалерию, не могли даже увезть и отбитых пушек, и остались на месте, а потом нас гнали, как и прежде. В сем случае, со всею должною признательностию и откровенностию должен сказать, что полковые командиры, офицеры и рядовые казаки оказали отличную храбрость, а Ефремов успел тоже сделать, как и прежде, за что благодаря его, я, однако, счел нужным приказать, чтобы он старался, подавая пример храбрости, равняться с другими полками. Отретировавшись к поставленному мною на всякий случай подкреплению, я еще три раза атаковал ту же кавалерию, которая, хотя в пять раз была противу полков, под моею командою состоящих, сильнее, но всегда, по храбрости казачьей, была опрокинута. Место, на котором полки, под моею командою бывшие, действовали, отделено болотистым и заросшим лесом, и как я оставался без всякого другого подкрепления, а неприятель всегда усиливал свои войска, то принужден я был податься назад, и, перейдя один весьма малый, но несколько болотистый, ручей, близ онаго на возвышении стал в прежнем порядке. Послал еще дознать - где егерский полк, бывший, как сказано выше, в лесу и велел сказать начальнику онаго, чтоб непременно ретировался лесом, ежели еще там находится. Французская кавалерия оставалась в своей позиции. При сем случае, хотя я не мог видеть действия всей нашей армии, за высоким лесом, в самой близкой дистанции от меня находящейся, но по кликам и звукам пушечной пальбы понимал, что происходит сражение весьма упорное, а потому отрядил к оной три казачьи полка, с тем, чтобы они явились к первому встретившемуся с ними генералу и действовали бы по приказаниям старших. Сам я остался и замечал за действием находящейся против меня кавалерии. Вдруг, к крайнему моему удивлению и даже недоразумению, вижу, что две части кавалерии, не более как 2 эскадрона, отдельно один от другого, с большою смелостию подошли к сказанному маленькому ручью, который был от нас в верный ружейный выстрел. Я был весьма в недоумении, что оные предпринимают, как услышал, что казаки, указывая на оных, довольно громко повторяли: "Латники! латники!". Взглянув внимательнее, я увидел, что это кирасиры, покрытые железом. Тут я понял, что они предпринимают дерзкое намерение врезаться в казачьи полки и расстроить оные. Не теряя времени, я приказал Ефремову - с его и с другим полком, когда кирасиры перейдут ручей, отрезать их от онаго, а другим двум полкам приказал ударить в лицо. Со всею моею поспешностию не мог я еще успеть мое распоряжение привесть в порядок, как те кирасирские эскадроны, перейдя ручей, врассыпную стремительно пустились на нас и в минуту врезались в казачьи полки, но ни опрокинуть, ни расстроить оных не успели, хотя и сделали большое замешательство. Казаки с отменною храбростию били их в дротики, но дротики, одни ломались, а другие гнулись. Я скакал, всюду где надобность показывала быть моему присутствию, и подвергал себя большой опасности, что ежели бы не добрый слуга, - собственный мой человек Василий Якорвлев, то я бы неминуемо был палашами заколот или изрублен. Казаки, видя крепость кирасирского одеяния, сбивали с голов их дротиками шишаки, а после того, били в открытые головы и сбивали с лошадей. Кирасиры, видя свою неудачу, опрометью скакали назад, а казаки, преследуя по возможности, оных убивали. Из сих непобедимых всадников менее третьей части ушли, а все прочие пали на месте".
"Французы, несмотря на то, что были гонимы нами и что столько потеряли своих, увидя, что остаток егерского полка нашего бежит в беспорядке из леса, прежде мною сказанного, напали на егерей и несколько успели поразить, а после сего и вся кавалерия, бывшая против меня, в стройном порядке придвигалась ближе и ближе; лес же, отделяющий меня от армии, занимала пехота. Когда я подался назад и, обойдя оный лес, двинулся к армии, и когда к фронту оной сближался, прискакал один или два (не упомню), прусской кавалерии полка (помнится драгунские), под командою одного генерала, - которого фамилию запомнил, но он был хорошего росту, рябоват, продолговатого лица, нос большой имел, и на оном старый, как бы от раны, шрам, - с которым я увиделся, и как его превосходительство говорил по-французски, то мы и условились атаковать вместе стоящую пред нами кавалерию - что в минуту и произвели".
"Храбрость прусских полков и наших казаков взяла поверхность над многочисленною неприятельскою кавалериею, которую в минуту мы опрокинули, смешали и погнали в беспорядке, но недолго, потому что пехота, зашедшая в лес, к которому казаки справа уже примыкали, производила сильную стрельбу, чем и остановила нас. Отретировавшись на прежнее место, в порядке, мы остановились; тогда еще я виделся с генералом прусским, рассказал ему мое мнение, что ежели бы не французская пехота удержала казаков, то неприятель был бы поражен гораздо сильнее, и предлагал ему занять место ближе к лесу, а я бы стал с казаками на его место, и тогда мы в другой раз бы атаковали, представляя ему, что регулярные могут лучше выдержать огонь, производимый неприятелем, но он на сие не согласился. Однако советовал мне учинить общую, подобную первой, атаку - что хотя и было сделано, но весьма уже слабо, и только несколько, самые передовые французские посты, были опрокинуты. Мы ретировались опять к прежнему пункту, а французы отступили назад; прусские полки также двинулись ближе к центру армии. Я с полками оставался на своем месте, но весьма немного, потому что французская артиллерия катала нас ядрами и брандскугелями, градом, отчего я приказал казакам рассыпаться и отступать. Будучи в этом положении, когда уже совершенно настигла ночь, увидел я прибывшего к нам войскового атамана Платова, в каком положении мы и еще отступили и когда уже не слышно было никакого бою, то и остановились".
Свободное копирование
