"Простояв в сем положении ночь, на рассвете дня мы увидели, что французская армия немного далее пушечного выстрела от нас находится".
"Скоро, по восхождении солнца, войсковой атаман Платов приказал мне с 3-мя казачьими полками идти к левому неприятельскому флангу и недалеко от онаго назначить пункт где остановиться. При сем разе я осмелился его превосходительству доложить:
- Разве приказано начать сражение?
- Нет; но этот пункт надобно занять.
- Французы никак того не потерпят и, по приходе моем, конечно, в минуту меня атакуют", - доложил я с почтением".
"Атаман ничего на это не сказал; тогда сев на лошадь, двинулся я с полками. Французы, увидя нас, приближавшихся и остановившихся, двинули против нас большой отряд, более из пехоты составленный. Видя превосходство неприятеля, я начал шагом отступать, а они меня преследовать. В таком положении я дошел до одного ручья, который не всюду можно свободно переехать; от ручья сего находился и сам атаман Платов не в дальнем расстоянии. Тут получил я от него приказание - не переходя оный ручей с полками, держаться, и хотя разумел я, что отважность его превосходительства чрезчур велика, но, исполняя в точности повеление моего начальника, с полками остановился и, призвав полковых командиров, объявил им оное повеление. При том решил их тем, что как не имеем мы артиллерии, а у неприятеля насчитывали оной до 10-ти или более пушек, то я за лучшее считаю самим нам атаковать французов, что и они, хотя видели невозможным победить неприятеля, за лучшее почли".
"Неприятель, подходя к ручью, отрядил до 1000 человек пехоты в лес, которым она могла зайти мне во фланг, а половина того числа пехоты оставалась на открытом поле, с артиллериею, и до 200 или 300 кавалерии. Не зная - что в таком положении делать и видя, что ежели мне всеми полками ударить на неприятеля, стоявшего на открытом поле, то бывшая в лесу пехота нанесет казакам большой вред, а сам неприятель едва ли что может потерпеть, приказал я храброму полковнику Ефремову с полком его ударить на неприятеля, на поле стоявшего, а полковнику Астахову - стать со своим полком лавою, против леса. С третьим полком остался я сам, в резерве, дабы, в случае где нужда потребует, дать помощь. Сии два полка двинулись по назначению. Неприятельская кавалерия, вероятно разумея намерение наше и пренебрегая нашим малолюдством, фронтом двинулась вперед, чем Ефремов, воспользовавшись, атаковал ее, смял, опрокинул и гнал за пехоту. Казаки Ефремова так увлеклись храбростью, что принуждены были разными дорожками и поодиночке возвращаться к своему месту, обскакивая пехоту неприятельскую. В то же самое время находящаяся в лесу против Астахова полка неприятельская пехота фронтом выходила из лесу и, как только выдвинулась на чистое поле, то полковник Астахов пустился с полком в атаку на оную, а французы, не дожидаясь их удара, вбежали в лес. Видя все сие, не постигал я - каким образом остаюсь победителем, разумея, что при всех моих распоряжениях нельзя было ожидать и малейшей над неприятелем поверхности. Ясно видел я, что сие произошло от единой благости Всевышнего творца к нам, милосердие которого и во всю жизнь мою, при важных случаях, управляло мною; за что, слезши с коня и упав на колени, приносил пред Всевышним Творцом мою благодарность и молил его вести меня к дальнейшим добрым деяниям".
"Г. войсковой атаман все сие лично видел и, в самое критическое действие моих полков, велел нескольким другим казачьим полкам скакать к месту сражения влево от меня, как бы во фланг неприятелю, а зятя своего, Харитонова, прислал меня словесно благодарить. После сего неприятель в порядке отступил, а мне велено было - оставаться на том же месте до дальнейшего повеления".
Свободное копирование
