Воспоминания о Валерии Агафонове - 6

ГЛАВА 6

Живя вдалеке друг от друга, мы изредка переписывались и дружба наша не прекращалась. Случилось так, что в 1959 году я вновь оказался в Ленинграде. Я учился в техникуме и жил в общежитии на Лиговке. Бывать часто на Моховой у Валеры я не мог. Но он сам приезжал ко мне и мы снова общались: обсуждали события, ходили в местную столовую... А позаниматься музыкой - в красный уголок , ключ от которого находился постоянно у меня, (я был председателем  профкома и художником стенгазеты). В этом уголке - между фортепиано и столом заваленным рулонами  бумаг -  Валерий  иногда играл на гитаре и пел романсы мне и заглянувшим на огонёк однокурсникам; сказал, что выучил 18 штук и ищет какие-нибудь редкие, неизвестные.

В техникуме,  на праздники устроили концерт самодеятельности. И так как я немного играл на рояле, то в концерт включили и моё выступление. Когда я вышел на сцену, чтобы играть «свою» серенаду Шуберта, Агафонов сидел в первом ряду длинного зала и улыбался. Аплодировал он мне больше всех. Но самое для меня интересное было то, что после концерта он с большим юмором пародировал меня, мою скованную походку на сцене и моё поведение за инструментом. Я от души смеялся.

Под новый 1960 год он приехал ко мне в общежитие с вином и со своей неразлучной гитарой. Я сходил в магазин и принёс бутылку сладкого ликёра и колбасу. Мы расположились на углу общего стола, стоявшего в середине огромной комнаты с девятью железными кроватями вдоль стен. В это время однокурсник из соседней комнаты, купивший недавно фотоаппарат, забежал в нашу что-нибудь пофотографировать, и неожиданно снял нас, сидящими за столом. (На снимке видна моя прикроватная тумбочка с наваленными учебными тетрадями.)

По случайному снимку можно подумать, что собрались выпивохи пьющие кружками. Но чтобы судить, надо знать быт общежитий 50-тых годов, в которых твоя единственная кружка служила подчас и чайником, и рюмкой. На самом деле, я никогда не употреблял крепких напитков и не употребляю до сих пор. Встречаясь с Агафоновым, я ни разу не видел его пьяным и представить не могу.
Какого-либо желания просто выпить, что бы напиться, у Валерия не существовало. Нам и так было чем заняться и о чём поговорить без каких-либо дополнительных стимулирующих средств. (По приглашению фотографа к нам подошел мой сокурсник и стал для композиции между нами. Помню, что фамилия его была Левин.)

Глядя на фото, никак не скажешь что мне 16 лет, а Валерию 18. Кажется, что наоборот. Он выглядел молодо, но заставлял переживать меня отношением к своему здоровью: ходил зимой в берете, без шарфа, вечно замерзая. Я наматывал на него свой шарф или находил его - он не возражал, но со временем опять появлялся на морозе с голой шеей. Единственно что я смог добиться, так это то, что он изготовил себе отдельные от головного убора меховые наушники (беруши) и надевал их в холода.
Гитару он всегда носил в чехле.

Жизнь сложилась так, что нам пришлось опять расстаться: я уехал жить к матери в Ригу.
Когда он бывал в Риге то заходил к нам, привозил из Питера своей первой учительнице музыки ноты по заказу, покупая их на Невском у Казанского. Я, бывая в городе на Неве, останавливался у Агафоновых; привёз, однажды, в подарок его матери чайную посуду из Прибалтики...   
Дверь у Агафонова всегда была открыта для гостей и добрых людей. Его общительность, деятельная доброта чувствовались сразу. Он вступал в контакт с разными людьми и моментально находил верные интонации; он был человеком, о котором говорят - «душа общества». Порой его циркачество, клоунада переводили серьёзные разговоры в русло шутки, создавали атмосферу лубка, ярмарки, освещая действительность первозданным светом театрального действа. Если жизнь - это театр, то для Агафонова театр являлся жизнью. Никаких границ между ними не существовало.

Многие этого не принимали, не понимали и не хотели понимать, что такой стиль жизни имеет право на существование, что он не каждому по плечу, что втиснуть в рамки или зажать в тиски заведённого начальством порядка невозможно талант и яркую индивидуальность.
Кругом был «общепримиряющий» бег на месте, а Агафонов, не имея ни официальных, ни материальных, ни номенклатурных прав на избранность, жил в это время, как его душе угодно! Мало того, - ещё и делился со встречными, как будто его необъятное сердце не имеет границ. 

Каюсь, когда я жил у него, я ему тоже много раз говорил: «Войди в ум, цени себя, делай карьеру. Например, кончай школу и поступай на режиссёрское в Театральный , который кстати у тебя за стенкой».
Он и устроился в Театральный институт, но не учиться, а работать на студенческой сцене  рабочим. Помню, в 64-ом я, приехав в город детства, как всегда остановился на Моховой у Валеры. Он меня пригласил в «свой» театральный вуз, где зарабатывал мизерные деньги, работая и радистом и осветителем, и бутафором, а другой раз заменяя заболевшего студента в какой-нибудь роли. Он практически постоянно жил на подмостках. Побродив по опустевшим к вечеру помещениям, мы вернулись к нему домой и уселись втроем за столом: я, он и его напарник - крепкий старик, который тоже был рабочим сцены в Театральном институте. Валерий стал угощать нас пивом, приготовленным по рецепту, с желтком яйца и солью. Валерий ловко разбивал яйца, отделяя желтки и выпуская их в стеклянные кружки с налитым пивом, сочинил интересные бутерброды. Оригинальных рецептов он знал много и любил приготовить что-то небывалое, удивляющее. 
За беседой я опять начал излагать свои планы на его жизнь: «Кончай, Валерка, школу, поступай в Театральный!» Ко мне присоединился и его напарник и начали мы допекать Валерия необходимостью получить когда-нибудь среднее образование.
Он долго нас слушал, а потом возьми и объяви: «А я», - говорит - «школу давно закончил.» Мы не поверили. Не может быть, ты дурака валяешь! Покажи, говорим, аттестат. Он нам отвечает: «Сейчас поищу!»

И начался театр! Валерий выдвигал ящики стола, перебирал ноты и книги, осматривал посуду в шкафу, отодвигал диван... И когда мы совершенно убедились, что  нас разыгрывают, он выложил нам на стол документ об окончании среднего образования. Подозрительно оглядев довольно удовлетворительный аттестат, мы сначала молчали, а потом начали укорять его с удвоенной энергией за то, что он разбазаривает свою жизнь, о себе не думает, что надо делать карьеру, что с его талантами, и так далее...
Мы не догадывались тогда, что он не разбазаривает жизнь, а отдаёт её людям.

Иногда, во время моих приездов, Валерий добывал билеты на редкий спектакль и мы ходили в театр. Запомнилось посещение гастролирующего в Ленинграде драмтеатра из Германии. Давали «Фауста» на немецком языке. Мы с Агафоновым долго добирались на Петроградскую сторону в какой-то Дворец культуры, сидели в первом ряду слева и смотрели на совершенно пустую сцену. Вместо декораций на ней стояли редкие указатели с обозначением, что в этом месте надо представить - лес, а в том - замок. Лысый Мефистофель, весь в чёрном, свесив ноги со сцены в зал, сидел напротив наших мест и на языке оригинала драмы, как мне казалось, всё время привязывался к нам с вопросами о смысле жизни...

Агафонов никогда не упускал возможности побывать на громком спектакле, оценить игру актёров, режиссуру. (Однажды он приехал ко мне в Ригу из Вильнюса только потому, что здесь гастролировал «Комеди франсез».)   
Но годы шли, встречались мы всё реже. Писать стало некогда. Бывало услышу о его поездках по Сибири или увижу в фильме о дальневосточниках по телевизору, где он поёт о «родном» Тихом океане - вот и всё.