В Ростове мы расстались с Зоей. Она поехала дальше, к себе домой, а мне надо было ещё добираться через весь город на автовокзал, который в то время был в районе Сельмашевского детского парка с железной дорогой, а потом ещё порядка трёх-четырёх часов ехать в свой ВДВС № 3.
Моё тихое пристанище, где два года я зарабатывала трудовой стаж, чтобы идти в университет по конкурсу для «стажников», находилось в самой глуши, хотя и недалеко от Волгодонска, тогда ещё не столь известного и молодого будущего города атомщиков.
А райцентр – слобода Большая Мартыновка – располагался в глубине Сальских степей, а я – член райкома ВЛКСМ, и мне обязательно надо ехать и туда, чтобы сдать дела и сняться с комсомольского учёта. Я носилась, как угорелая. На каких-то попутках мчалась за шестьдесят километров в Мартыновку. В райкоме меня все поздравляли, пожимали руку. А сотрудница общего отдела, Лариса, едва ли не по пятам ходила за мной и говорила:
– Катя! Ты молодец! Я безмерно тебя уважаю. Катя, ты умница…
С Ларисой я была абсолютно согласна, и нисколечко ей не возражала.
Библиотеку у меня приняли по списку, войдя в моё положение. Ведь передача по всем пунктам могла затянуться надолго. Я же помню, как два года назад я сама чуть ли не целую неделю принимала дела у моей предшественницы. А по окрестным городам и весям, по глухим сельским магазинчикам за два года я ещё столько прикупила книг. В городе мало-мальски приличные книги из продажи исчезали с молниеносной быстротой. (О, мечта современных нынешних писателей! Но кто же тогда мог даже мысль допустить такую дичайшую, что пройдут годы и все прежние ценности утратят свою силу, а чтение станет уделом единиц, последних из могикан, взращённых ещё на тех представлениях об истинном и ложном? И что недостаток читателей для писателя станет бичом, пострашнее, чем советская цензура!)
Дома лихорадило моих родненьких и дорогих тётю и бабушку. Брат Володя, мой кузен, уже год как любовался голубыми туманами уссурийской тайги. Он уехал туда по распределению после окончания Новочеркасского автодорожного техникума. Тётя переживала, что у меня нет приличной одежды для университета. Хотя зарабатываемые мною в библиотеке деньги она мне и оставляла, чтобы я покупала себе одежду, обувь и всё необходимое. Но разве можно было в глубинке без блата (а его я заводить никогда не умела) одеться прилично? Вся прелесть нашего «социалистического» воспитания заключалась в терпимости к бесформенным пальтишкам и уродливым сапогам. В магазинах, даже в Москве, свободно хороших модных вещей не висело. Нам всем было дано одно, никем открыто не оспариваемое в то время, право – быть равными в нищете. Правда, не все с этим соглашались. Существовали фарцовщики, которые под страхом кары добывали такие одежды, в которых не стыдно было учиться в самом лучшем вузе страны. Во всю работала сеть магазинов для иностранцев «Берёзка», где я так ни разу и не побывала ни в качестве покупательницы, ни просто экскурсанткой. И не могла представить себе этот магазин внутри. Не верилось, чтобы там продавались приличные не мешковатые джинсы, фирменные куртки и иные вещи, в которые одевались многие мои однокурсники. Они как-то туда попадали, где-то брали сертификаты. Говорили, что вместо денег в «Берёзке» принимали сертификаты. Даже у Евгения Евтушенко вышли в то время весьма смелые и «разоблачающие» стихи, где он писал об этих самых сертификатах, как мериле совести некоторых деятелей. Да, совесть нельзя было обменивать на сертификаты для «Берёзки», но и ходить в мешковатой, сшитой хотя и добротно, но без намёка на стильность и элегантность одежде, тоже не хотелось. А я со своими средствами и сорок вторым размером могла покупать себе платья только в «Детском мире». Тогда многие девочки, приехавшие учиться в столицу, одевались в магазинах детской и подростковой одежды.
И вот перед моим отъездом на учёбу моя дорогая бабушка, которая всегда сокрушалась, что у неё нет лишней пары чулок, щедрым жестом достала откуда-то из-под перины две сиреневые бумажки достоинством по двадцать пять рублей каждая и, протягивая мне, сказала:
– На, моя онучечка, та купы соби одыжинку. Шоб не стыдно було.
Тётя Шура, её дочь и сестра моей мамы, тоже мне презентовала какую-то нейлоновую, пёструю, как заморский попугай, но супермодную на Хондулае, блузку. А потом, махнув рукой, достала из шифоньера, с самой его нижней полки, великолепную пару кожаных(!) с металлической бижутерией туфлей. Туфли были осенние, тёмно-коричневого цвета, ещё не утратившие свою модность, но главное чудо их в том, что они были импортные – чешские. Тогда это ценилось. Носить такую обувь было трудно: наборный каблучок скользил, кожа очень грубая, у тёти размер меньше моего на пол-единицы. Но то, что это была её жертва во имя моего «приличного вида» – это бесспорно. В то время ей было сорок два года, и эта пара единственной «модельной» обуви ей ещё была нужна... В общем, собирали меня, как могли.
Я достала свой видавший виды бордовый, почти коричневый, чемодан, с которым «приплыла» в эту тихую гавань, сложила в него все свои учебники, любимые книги, а в их числе был и Пер Лагерквист, который мне до сих пор интересен, не забыла и свои грампластинки: Первый концерт Чайковского, «Болеро» Мориса Равеля, «Лунную» сонату Бетховена, вальсы Штрауса… Теперь я точно должна была забрать всё-всё своё, что мне могло быть нужно в учёбе. И пришлось взять ещё и чемодан моего брата, оставленный им дома, поскольку свои вещи уместил в большой спортивной сумке с ремнём через плечо, когда улетал на Дальний Восток.
Если приехала я в совхоз только с одним чемоданом, то уезжала с двумя. Знатная получилась невеста с приданным! Этот совхоз я покидала навсегда. Промелькнул в моём пути глухой полустанок – ВДВС № 3, и канул в даль степную и виноградниковую, чтобы никогда уже не появиться в моей жизни. Потом были большие станции: Москва, Орёл, Алма-Ата, Воронеж. Мелькали полустанками Одесса, Ленинград, Ярославль, Кисловодск, почти никому не известное Нерастанное... Но больше никогда не легли к моим ногам стёжки-дорожки ВДВС № 3 – от центра на Хондулай, к «коровьему» пруду через колючие травы и лазоревые сухоцветы, при звоне цикад под палящим солнцем...
Свободное копирование
