Мне светил только один-единственный шанс, предоставляемый «заботливо» нашей родной партией, попасть в Москву в качестве рабсилы: на стройку, в психбольницу, в прачечную, на заводы и фабрики. Профессий много, но все они такие, на которые москвичи идти не хотели в силу своего более «высокого» предназначения и лени. На эти профессии заботливая партия отпускала лимит – некоторое количество мест для иногородних.
Что тут особенного? Актриса Любовь Палехина жила год в дворницком закутке и мела тротуары, и какая актриса получилась! Также и многие-многие другие талантливые страдальцы прошли это треклятое лимитчество. «Комсомолка» – любимая газета миллионов советских юношей и девушек расписывала такие истории со счастливым концом. И мне, начитавшейся их до дури, совсем было не страшно отправляться в никуда.
Это на моё счастье мне прислал Господь бедовую рыженькую Надюшку. Что там езды от Рязани до Москвы? Часа четыре тогда было или и того меньше. Но за это время мы сумели сдружиться – не-разлей-вода! Когда Надя узнала, что я еду просто так, наобум, она мне сказала, что вряд ли у меня что сложится так быстро. Я думаю, что и сложилось бы. Я же не имела никакого представления, как искать работу и где. Куда зашла бы, там и остановилась. Я теперь знаю, что то, что бывает первым, посылается Богом. А когда начинаешь перебирать, то тут уже иные силы вмешиваются.
– А ты хоть к кому едешь? – спросила меня Надя.
– Ни к кому, у нас нет знакомых в Москве.
– И где же ты будешь? – не унималась девочка.
– Не знаю. А ты куда едешь? – задала я свой вопрос.
– У меня там подруга из нашей деревни, Валька, уже работает, живёт в общежитии. У неё пока буду, – гордо ответила моя попутчица.
И как утопающий хватается за соломинку, так и я цепляюсь за эту рыженькую девочку.
– А можно и мне с вами? – просто говорю я.
Надежда даже опешила. Она не ожидала от меня такой наглой прямоты.
– Я не знаю, я не хозяйка… – растерянно тянет она.
Но мне-то другое ничто не светит! У меня другого выхода совсем нет, и я предлагаю:
– Хоть можно я с тобой туда поеду, а вдруг не откажутся и меня принять.
Сто раз сожалея о своей разговорчивости, Надя соглашается.
– Только не обижайся, если откажут.
– Не обижусь, – соглашаюсь я.
Поскольку я ехала в надежде «одним махом всех убивахом», то и соответственно взяла с собой в дорогу все свои пожитки для полноценной жизни и работы в столице. Они умещались в небольшой чемодан из мягкого кожзаменителя на молнии, в обычный целлофановый пакет с ручками и в малюсенькую, почти кукольную, чёрную сумочку с ремешком через плечо. Треть чемодана занимали книги, отчего он был тяжеленным и малоподъёмным. Две юбки, одно платье, какие-то мелкие вещички и пальтишко из болоньи на все случаи жизни. В огромном кармане, который был у чемодана сбоку, лежали две грампластинки: «Вальсы» Штрауса и «Первый концерт» Чайковского. Там же и мой дневник себе пристанище нашел. В пакете были предметы гигиены и остатки еды. В сумочке лежали мои хотя и невеликие, но все, деньги, документы, паспорт.
Нет, нет, всё было культурно. Меня не ограбили, паспорт я не теряла, деньги тратила с умом. Не зря моя мама в меня верила и была за меня спокойна: ни в какие неприятные истории тогда я не попала. А ведь запросто могла бы попасть.
Мы с Надей отправились в Кожухово, в старое-престарое деревянное здание, готовое вот-вот развалиться от ветхости и перенаселённости. Это было общежитие Первого ГПЗ – Государственного подшипникового завода, который все называли «Шариком», потому что делали на нём в основном шарикоподшипники. Кажется, это был одноэтажный барак. На кухне, не выключаясь, горел газ – там всегда сушилось бельё. Там было всего-то две или три комнаты. По деревянным скрипучим ступенькам мы вошли в это строение, постучали в нужную дверь. Выскочила такая же рыженькая, словно Надина сестра, девчонка, но чуть старше. Она тоже была очень живая и бедовая. Потому, что на нас обрушился целый поток «радостного» мата. Это примерно так звучало (вместо «трам-там» вставьте любое слово из ненормативной лексики – всё равно будет впечатляюще):
– А, Надька, трам-там, приехала?!
– Да, Валька, трам-там, приехала.
– А, Надька, трам-там, это что с тобой за трам-там?
– Да, трам-там, прицепилась в поезде, трам-там. Ей, трам-там, ехать некуда…
– И ты, трам-там, её ко мне притащила, трам-там?
Я раньше слышала всякую лексику, и ненормативную тоже. Но чтобы две юные симпатичные особы так изощрённо эту лексику использовали – это меня ввело в некоторый ступор. И уже я не знала, что лучше: ночь на вокзале или здесь, в общежитии. Но девчонки оказались душевными и сердобольными.
– Заходи, трам-там, – сказала мне Валя. – Куда же ты, на ночь глядя, поедешь? Поспите сегодня вместе с Надькой на Нинкиной койке, она в третью смену.
Это такое счастье, что тогда мы были миниатюрными, иначе, как бы мы втроём поместились на обычной полуторной кровати с панцирной сеткой. Мы с Надей легли «валетом», притулившись к стене, а Нина примостилась с краю. В полночь она тихонько встала, чтобы идти на завод. Так мы и спали по очереди: то на Нининой кровати, то на Валиной, то на Тониной – смотря у кого какая была смена.
Нина как-то сразу прониклась ко мне сочувствием и не стала меня выгонять из общежития. Она даже возила меня по каким-то местам, где можно было бы найти работу. У неё были родственники, и мы с ней к ним заехали в гости. Я смогла увидеть, как красиво живут москвичи. Родственники жили на седьмом этаже, в современной квартире с идеально начищенным паркетом. Мне очень интересно было выглянуть из окна вниз. Ведь до этого с такой высоты я нигде не могла посмотреть на землю. Славная Нина – потому, что сама была из провинции – поняла моё желание, и мы с ней вместе выглянули из окна. Я тогда подумала, что высота – это обязательный атрибут московской жизни. Кто выше – тот и счастливее. Когда у меня будет своя квартира в Москве, то она будет на десятом этаже!
Свободное копирование
