ИЛЬИНКА
Про Илью, чьим именем называется дедовское село, я ещё ничего не знала, даже не думала, что это человеческое имя. Звуки «и-иль-и» – такие мягкие и звонкие, словно ржание маленького жеребёнка на лугу, называемом Конотопцево. Да и луг Конотопцево связывался с топотом большого табуна. Хотя в названии всегда виделась тайна: кони утонули здесь когда-то очень давно, что же произошло? Никто не мог сказать, почему луг так называли. А он привлекал своим необъятным простором, зарослями ожины, черёмуховым обильным цветом, плавным и звонким кукованием многочисленных кукушек, щебетом мельтешащих ласточек, дивными запахами медвяных трав и молчаливой тёмно-зелёной прохладой речки, безмятежно пристроившейся возле его ног. Шумели огромные вербы на ветру, в глубине их кроны часто пела иволга, и всегда её заслушивались калиновые кусты, росшие тут же, и были они словно девки в зелёных сарафанах, разукрашенных по весне белыми гипюровыми накидками, а с середины лета меняющие их на коралловые мониста.
Венчали родное дедовское село меловые горы. Они поднимались перед окнами хаток до самого неба. С этих гор ветер приносил горячий, настоявшийся на солнцепёке, дух чабреца – богородской травы, пряные запахи татарника и донника, тончайшие ароматы дрока и полыни. С этих гор, доносилось мерное рассыпчатое «уд-уд-уд, уд-уд-уд» пёстрой птички с хохолком, живущей в меловой норке на крутобоком склоне оврага. Мама говорила, что это кричит худотут. Для меня это название было обыденным, ни с каким худом не связывающееся, представлялась важная надутая птица, отчего и получила своё название – худотут. Ведь не вникаем же мы в название попугая, будто он кого-то пугает. Так и здесь: худотут – такая птица.
У въезда в село, где стояла самая крутая и особенно белая гора, вся изрытая норками, кучковались в синем высоком небе и кричали щуры. Их пение было назойливым, их кувыркания в небесах надоедали. Они нарушали и ту благостную тишину, и тот благословенный покой, окутывающие мирно лежащее у подножия сельцо.
Горы вокруг Ильинки хотя и не считались горами, и не были высокими, но очень привлекали меня своими причудливыми ландшафтами, изрезанными многовековыми потоками и летних – с крупными тяжелыми каплями – дождей, и весенних талых вод, и беспросветной мороси поздней осени. Одна гора так была похожа на лежбище великанов, которые неизвестно откуда тут взялись, решили отдохнуть, полежать на солнышке, да так и остались на веки вечные, обросши меловыми панцирями. По этим великаньим туловам скакала я, и нравилось мне, как гулко-звонко отдавался стук моих ног на их огромных саркофагах.
Самая высокая гора называлась Надеждой. Рассказывали, что на той горе когда-то давно расстреляли беляки комсомолку Надежду. Это просто такой миф, из ничего сотканный. Никто толком никогда не мог сказать, почему гора Надеждой называется. Она имела зелёную шапку степных трав, её склоны заросли сорной порослью низкорослых деревьев, по её балкам можно было собирать ягоды. Но смотрела она на село иссушенным белым меловым ликом с редкой травянистой порослью каких-то кустиков, которые всего на один день в середине лета вспыхивали дивным нежнейшим голубым пламенем. Это чудо важно было не пропустить. Уже на следующий день всё исчезало так же внезапно, как и загоралось. Лишь малозаметные приметы свидетельствовали о случившемся чудесном танце синего пламени: кое-где трепетали на голом мелу голубые опавшие лепестки, да на каждом кустике оставалась опустевшая цветоножка. Я как-то один раз такое диво наблюдала. А после, сколько ни тщилась не получалось: либо еще не вспыхнуло, либо уже задуло ветром это волшебное кострище.
Если взобраться по козьим тропинкам на эту гору, пойти вдоль её тоже крутых боков, то обязательно набредёшь на копь с красным, почти оранжевым песком. Такого песка я никогда и нигде больше не встречала. Моя тётенька Антонина, хозяйка дедовского дома, когда была моложе, то носила этот песок с горы и посыпала им земляной пол в кухне, помазанный предварительно свежими коровьими лепёхами, разведёнными наполовину водой. На таком зеленовато-коричневом фоне оранжевый надеждинский песок очень красиво смотрелся, и в доме создавалось праздничное настроение. Особенно старалась тётенька на Троицу. Там же в надеждинских балках рубила клеченье – тощие топольки и осинки – и приносила во двор, щедро утыкивая ними тын и крылечко, ставила в доме под иконами и у входа, притряхивала душистыми травами некрашеный, но чисто вымытый пол в горнице, украшала букетами из степных трав все подоконники в дедовском доме...
Свободное копирование
