Как-то по весне, когда в полях полно было ещё напитанного талыми водами снега, а в лесу и вовсе лежали зимние сугробы, мы решили пойти за подснежниками. Это было пасхальное воскресенье. В нашем большом казённом дворе к Пасхе был наведён порядок: чистые сухие дорожки, едва заметная щёточка травки-муравки. Светило солнышко. Мы даже так разогрелись в своих живых играх, что сняли свои пальтишки – жарко. Кто-то предложил сходить за цветами в лес. Надо было всего-то выйти за Заготзерно, перейти поле и мы в лесу. Мы с братиком знали, что мама нас ни за что не отпустит, да и отец тоже, но его не было дама, он поехал в Ильинку поведать своих родителей. Ленкина мама была дома, у неё была «ночная» работа в клубе, но жили они далеко, да и у неё отпрашиваться тоже бесполезно – не отпустит. С нами была ещё Рублёва Люба, девочка из многодетной семьи. Её отец работал на железнодорожном переезде возле нашей казармы. У него мы и решили отпроситься. Что мог сказать чужим детям многодетный папаша? Конечно же, он кивнул головой – идите. Было уже часа два после полудня. Мы весело гурьбой отправились за цветами. Пока шли по городским дорожкам, особенно нас лужи не смущали. Потом взобрались на пригорок. Солнышко уже зависло над опушкой леса, который стоял чёрной безмолвной стеной вдалеке за полем. На пригорке цвели жёлтенькие едва заметные звёздочки гусиного лука, золотились на толстеньких мохнатеньких ножках крошечные копеечки цветов мать-и-мачехи, зеленела травка. За пригорком сразу же шумела в овраге вода под снегом. Мы решили не ходить в лес, потому что поле лежало большое и грязное с крупными серыми пятнами не растаявшего ещё снега. Да и солнце уже едва выглядывало из-за деревьев. Мы бегали по траве, длинные тени скользили за нами. А тут мы ещё и мышку полевую увидели и стали за ней гоняться. Она, бедняжка, потерялась, и мы хотели, загнать её в норку. Но она от нас всё время убегала. А потом стало так темно, что мы не только мышку уже не различали, но то, что у нас под ногами. Спешно мы засобирались домой. Тут заплакал четырёхлетний братик, он устал, хотел есть. Мы его успокаивали и по очереди несли на спине.
И так славно мы провели время, даже и подумать не могли ни о чем плохом. А в городе поднялся переполох, потому что пропало четверо маленьких детей. Первой забеспокоилась наша мама. Что это нас нет во дворе, где бы могли быть. Опросив всех детей по улице, она чуть не плакала, потому что никто нас не видел. У проходившего охотника она спросила, не видел ли он детей. Видно почтенный охотник ответил так, что у мамы разыгралась фантазия не в нашу пользу.
– Да там, возле леса, какие-то дети бегали с полчаса назад, – сказал охотник, человек неслучайный в наших краях, он часто проходил мимо нашего дома с ружьём на одном плече и с большой охотничьей сумкой на другом. Мама совсем потеряла голову. Она бросилась на переезд и стала пытать отца Любы Рублёвой. Тот, как само собой разумеющееся, сказал:
– Так они ещё днём в лес пошли за цветами.
В это время мимо переезда в свой клуб «Зэ-Зэ» на работу шла тёть Майя, и мама кинулась к ней:
– Майя, дети пропали! Наверное, в лесу заблудились.
Тёть Майя долго раздумывать не стала, тут же с переезда позвонила в милицию.
– Пропало четверо маленьких детей. Ушли днём в лес до сих пор не вернулись. Их видел там охотник.
И пошло-поехало. Приехал уставший и голодный после дальней поездки на велосипеде отец. Он, как только услышал, что «диты пропалы», сбросил все сумки с багажника и помчался на станцию, оттуда тоже была дорога в лес.
Кажется, у входа в Заготзерно – «Зэ-Зэ» нас поджидала Ленкина мать. Бедная Ленка, ей крепко досталось здесь же, а потом ещё и дома мать била её босоножками и страшно ругалась. Мы помчались домой. Мама, увидев нас живыми и невредимыми, была несказанно рада. Она стала давать нам крашеные пасхальные яйца, кормила нас куличом и отпаивала горячим молоком. Эти все вкусности привёз из Ильинки отец. Потом мама дала нам чистую и тёплую одежду и уложила в постель. Едва мы легли, как услышали громы и молнии, извергаемые вернувшимся отцом:
– Где они? Я сейчас их проучу. Я покажу им, какие в снегу цветы растут!
– Ты их не трогай, – просила мама, – не буди, они давно спят.
– Где мой ремень? Цветочков захотели? – отец не унимался.
Мы с братиком притворились спящими и боялись пошевелиться лишний раз. А потом незаметно уснули. А утром отец рано ушел на работу. Всё обошлось, но с тех пор мы никогда без спросу из дома не уходили. Не пострадала только Рублёва Люба. Её отец знал, где гуляет его пятилетняя дочь, и был спокоен. Он вырастил двенадцать детей, никогда не волновался ни за кого. Был спокоен и за Любу.
Жалко было самую «счастливую» из нас, Ленку. И банты у неё были огромные, красивые и воздушные, как облака, и платья были красивые, и игрушки царские. Она долго ходила в синяках после трёпки. Но наша дружба только стала крепче. Она по-прежнему оставалась ночевать у нас. Всё же в «бараке» было и тепло, и жареной картошки вдоволь, и Ленке мы с братиком всегда были рады. А дома среди роскоши и достатка ей было неуютно, и тут ни кукла с закрывающимися глазами не спасала, ни игрушечная посуда, ни даже розовая колясочка. И семья благовоспитанная, интеллигентная, но ради детей здесь жертв не приносили. У Ирины жизнь красиво сложилась: её первая школьная любовь переросла в большую на всю жизнь. С Иваном они поженились, как только Ирина закончила школу. Отец Лены сменил работу, он пошёл на повышение, им пришлось уехать в другой район. И мы с ней больше никогда не виделись. Но я имела возможность понаблюдать за «счастливым», как на тётькимайкином «монтаже», детством моей первой закадычной подружки Ленки.
Свободное копирование
