В середине августа 1942 года пошли слухи о надвигающейся катастрофе. Об этом предупреждали лица, сочувствующие евреям: служащие управы, некоторые немцы и полицаи – шуцманы. В Баре появились незнакомые полицаи. Многие евреи исчезали. Как шептались в еврейских домах, они, возможно, уходили через границу на “румынскую” территорию, где по слухам евреев не убивали. А, как я уже говорил, эта территория, Транснистрия, находилась в 2- 3 километрах от Бара на правобережной стороне речки Ров, протекающей через Бар и его окрестности.
18 августа стало ясно, что завтра будет что-то страшное. Об этом сообщали знакомые полицаи, лица из немецких учреждений. Говорили, что в Бар прибыли зондеркоманда и отряды полицаев из других мест. Отец говорил, что управляющий Вальдек о чем-то его туманно предупреждал. Все это было тревожно, непонятно. Хотя здравый смысл подсказывал самое худшее, люди на что-то надеялись, может всех сгонят в одно место, за проволоку, а расстрела не будет…
Однако действительность оказалась страшной. Утром 19 августа все еврейские кварталы были оцеплены полицаями, евреи, жившие отдельно, были отконвоированы на стадион. Скоро полицаи стали кричать, чтобы все евреи, включая лежачих больных, с самыми необходимыми вещами выходили на улицы и строились в колонны. Выгоняли всех, больных и не ходячих стариков заставляли носить родственников или соседей. Я попытался забиться в щель между двумя домами, но не выдержал тоски по родным, вылез и присоединился к отцу, матери и сестренке Гене. С нами была и девушка из Хотина, которая жила у нас. Через некоторое время колонну погнали на стадион, находившийся недалеко от нашего дома. На стадионе были согнаны евреи Бара и окрестных сел. Стадион по периметру был окружен густой цепью полицаев.
В центре стадиона находились местный шеф жандармерии, начальник полиции Андрусев и трое незнакомых немцев зловещего вида. Эти трое хорошо запечатлелись у меня в голове. У всех на голове были фуражки с кокардами “мёртвая голова”. Один был высокий, худой, в очках и со стэком, которым он тыкал в людей, сортируя их на две группы. Второй был малого роста, плечистый, со зловещей ухмылкой. Третий был интеллигентного вида, молодой, веселый. Казалось диким, кошмарным, что такие, вроде нормальные люди, посылают на смерть тысячи ни в чем не повинных людей.
Начался дележ на две группы, небезызвестная селекция, который проводил высокий со стэком. В одну сторону перегоняли стариков, больных, малолетних детей, женщин с детьми, в общем нетрудоспособных с фашистской точки зрения. В другую – молодых, средних лет, трудоспособных. Кое – кому удавалось перебежать в группу трудоспособных, в эту группу в числе других были отобраны я с отцом, тётя Майка с дочерьми Цилей 20 лет и Полей 17 лет. К нам удалось перебежать моей сестренке Гене 12 лет, которая для своих лет была достаточно рослой. Наша бедная мама, трудная жизнь которой, особенно в последнее время, быстро ее состарила, к нашему несчастью оказалась в группе не трудоспособных… Там же оказалась девушка Дина, которая жила у нас.
Эту группу, существенно большую чем группу трудоспособных, под усиленным конвоем полицаев повели на расстрел к заранее выкопанным ямам в долине недалеко от дороги на село Гармаки (около 1 километра от еврейского кладбища). По рассказам очевидцев приведенных к месту казни евреев посадили на землю недалеко от ям. Их окружили вооруженные немцы и полицаи с собаками на поводках. К ямам подводили группами по 30 – 40 человек, раздевали догола. Очередную жертву ставили на край ямы лицом к ней, стреляли немцы из автоматов с близкого расстояния. Несколько евреев находились в ямах, укладывали трупы. Детей до трех лет бросали в ямы живыми, некоторых били головой об корпус стоявшего автомобиля. Возле ямы стоял стол, на котором находился большой графин с водкой, которой подбадривались каратели. Когда раздели раввина города Бар, он стал молиться просил рядом стоявших голых евреев, чтобы они покорно шли на расстрел, потому что эту кару им послал бог. Немцу, руководившему казнями, перевели по его просьбе слова раввина, которого он предложил оставить живым. Однако раввин отказался от милости, попросил разделить судьбу своих соплеменников. Он только попросил взять талес, в который он завернулся перед смертью. Может это легенда, но об этом пишет Лев Клебан, в документальной повести о Барском гетто «На всю оставшуюся жизнь», изданную в Израиле в 2000 г. Рассказывали также, что несколько дней земля колебалась над могилами, так как многие попадали в яму ранеными или даже живыми. Отдельным счастливцам удалось ночью выбраться из могил, таких я встречал в дальнейшем. По данным Чрезвычайной государственной комиссии (ЧГК) в этот день было расстреляно свыше 3 тысяч евреев, по другим данным – намного больше. В этот же день было также расстреляно несколько партийных руководителей, в том числе знакомая мне секретарь райкома комсомола Надя Паламарчук.
Рабочую колонну через некоторое время повели под конвоем в северные казармы по дороге на село Ивановцы, где нас продержали некоторое время. Потом нас повели к еврейской части города вблизи двух мостов через речку Ров. Эта часть города уже была огорожена колючей проволокой, неевреи выселены. Здесь было организовано охраняемое еврейское гетто, в воротах которого дежурили полицаи. Они пропускали только рабочие колонны, или отдельных обитателей гетто по специальным пропускам. Нашей семье вместе с семьей тёти Майки выделили комнату в какой - то хате. Горестно мы сидели на полу и тихо разговаривали о судьбе мамы, Дины и знакомых, которых с нами уже не было. В тот же день, как нас привели в гетто, еще не успели мы опомниться, к вечеру вдруг загудели автомобили и в ворота гетто стали въезжать крытые немецкие грузовики. Сердца наши ёкнули – конец! Полицаи стали выгонять людей из домов. Молодых отделяли и усаживали на машины. На одну из таких машин посадили меня и двух моих двоюродных сестер Цилю и Полю. За брезентом ничего не видно, мы даже не успели попрощаться с родственниками, как загудели машины и нас увезли в новую неизвестность…
Через полтора часа уже вечером 19 августа нас привезли к какому – то зданию, огороженному колючей проволокой. Закрыли нас всех, мужчин и женщин вместе в большом зале с окнами. Было нас несколько сот молодых людей из Бара. Из окон было видно, что здание огорожено несколькими рядами колючей проволоки, ворота охранялись часовым. Это здание, как мы узнали позже, раньше было школой в селе Якушинцы Винницкого района Винницкой области. Село находилось около 70 километров к северу от Бара и в нескольких километрах от города Винница. Этот лагерь относился к военно – строительной организации «Тодт», работники которой были в коричневой форме с красной повязкой на левом рукаве с белой надписью «Оrg Тоdt» Здесь был организован рабочий лагерь для строительства и ремонта шоссе, по которому часто проезжали группы легковых машин с усиленной охраной. По слухам шоссе, которое усиленно охранялось постоянными и подвижными патрулями, вело к ставке верховного командования немецких войск, как в дальнейшем выяснилось, к знаменитой ставке Гитлера «вервольф» (оборотень). Охрана лагеря осуществлялась вооруженными украинскими националистами из Западной Украины в гражданской одежде и в шляпах.
На следующий день после скудного завтрака нас построили в колонны и погнали на работу. Конвоировали нас литовцы в зеленой военной форме, страшно лютые, с винтовками на плечах и с палками в руках. По любому случаю били палкой по голове, иногда до смерти. Побои сопровождали любимым ругательством “Перкунас” и что – то еще (как я узнал недавно, это ругательство как – то связано с громом). Работали мы на дороге, таскали на носилках песок, щебень, разбивали крупные камни в щебень, планировали участки дороги. Управляли работой украинские мастера, которые к нам относились сочувственно. Они иногда вдали от конвоиров делились с нами новостями. Иногда к нам обращались немцы из организации Тодт, главным образом, чтобы мы помогли им общаться с украинскими мастерами. Я знал немецкий лучше других, и, обычно, участвовал в разговоре. Эти немцы вели себя с нами корректно, никогда не обижали. Более того, при них злобные литовцы вели себя необычно мирно.
Кормили нас утром и вечером какой – то баландой, которую нам выдавали в консервных банках. Работали мы без выходных с утра до темноты.
Свободное копирование
