Примерно через месяц после прибытия, в воскресенье, нас не погнали на работу. Стало тревожно, не конец ли это? Но это была только передышка. Нас всех выгнали на двор, велели раздеться догола, мужчинам и женщинам вместе. Во дворе стояла специальная дезинфекционная бочка, в которой начали прожаривать наши одежды. Стоял конец сентября с довольно прохладной погодой, стоять обнаженными в течение нескольких часов для голодных истощенных узников лагеря было весьма тяжело.
Мы все работали на пределе возможности, страшно исхудали и обессилили, постоянно мучил голод. Недалеко от лагеря был огромный яблоневый сад. Год был урожайный, под деревьями земля была усыпана опавшими спелыми яблоками, что видно было сквозь колючку. Однажды вечером, проходя возле колючей проволоки по дороге в уборную, я заметил, что под проволокой довольно большое расстояние до земли. Это было место, наиболее близкое к саду, где лежали соблазнительные яблоки. Когда стемнело, я в одной рубашке, страшно похудевший, сумел пролезть под проволоку, и оказался на свободе. Можно было убежать, но мысль оставить моих сестер Цилю и Полю в лагере ужаснула меня. Вместо побега я пробрался в сад, набрал рубашку яблок и возвратился назад. Я с сестрами и соседями поели вкусных спелых яблок. В дальнейшем я еще несколько раз лазал под проволокой за яблоками.
Была мечта убежать из лагеря, достать подводу, приехать и забрать из лагеря сестер, ведь под проволокой и они могли бы пролезть. Хотя мечта была несбыточной, но она побудила меня к побегу из лагеря. Побег был осуществлен дерзко и рисково. Не знаю, зачем я так рисковал, ведь я мог запросто пробраться под проволокой, что я делал неоднократно.
А дело было так. У меня была не типично еврейская внешность, я был похож на десятки украинских хлопчиков (мальчиков), которые часто проходили мимо ворот нашего лагеря, или стояли подальше от ворот и с любопытством глядели на нас, когда мы приходили с работы. Был я маленького роста, страшно худой, не картавил, бегло говорил на украинском языке. Было начало октября, погода все ухудшалась, дело шло к зиме. Я рассказал сестрам, что хочу бежать, потом за ними приехать на подводе. Втроем вместе бежать было невозможно, так как у Цили была типичная еврейская внешность, идти с ней пешком по незнакомым местам было гибельно. Сестры одобрили мой план, осталось дождаться темноты и пролезть под проволокой. После работы я стоял недалеко от ворот лагеря и наблюдал за часовым. Он шагал от одной стороны ворот до другой, не оглядывался. Когда он переходил несколько шагов вперед от одного края ворот и стоял спиной к этому краю, то около 10 секунд он ворота не видел, при этом калитка у ворот была открыта. Тут у меня мелькнула мысль, что я могу за 2 –3 секунды, пока часовой не видит калитку, выйти из калитки. Далеко уйти мне не удастся, но это и не нужно, достаточно пройти 5 –6 шагов, остановиться и смотреть в сторону. Ведь часовой на меня не обращал внимания, а таких мальчиков в течение дня стоит много. Сердце забилось тревожно, решение было принято мгновенно. Как только часовой начал в очередной раз вышагивать спиной к калитке, я быстро и как можно тихо вышел из калитки, прошел несколько шагов, остановился и стал смотреть в сторону. Часовой повернулся, безразлично посмотрел на меня, прошел чуть вперед, а потом обратно. Тут я повернулся спиной к лагерю и, сдерживая себя, чтобы не бежать, начал уходить от лагеря. Вот тут я почувствовал, какая опасность мне грозила несколько минут назад. Ведь стоило часовому, что-то заметить или услышать, и мне конец! Почему я пошел на такой риск, так и не знаю, ведь я мог вечером подлезть под проволоку, что я уже делал. Но это все было именно так.
И вот я на свободе, что делать дальше, куда идти? Обратно в гетто? А если гетто уже уничтожено? Все - таки решил идти в Бар, осторожно войти вечером в город. Если гетто еще не уничтожено, то зайти к отцу, посоветоваться с ним и тётей Майкой, что делать, как спасти Цилю и Полю. Идти надо было около 70 километров, дорогу я не знал. Я решил выйти к железной дороге, которая шла на юг от Винницы до станции Жмеринка. Далее идти на юг вдоль железной дороги на расстоянии 1- 2 километров от путей, чтобы избежать патрулей. Шел я несколько дней, обходя села. Когда очень хотелось есть, я заходил в крайнюю хату села, победней, чтобы не попасть к старосте или полицаю. Просил покормить, говорил, что сбежал из поезда, который вез молодежь в Германию. Как правило, подкармливали, давали кое - что на дорогу. В приветливых хатах узнавал дорогу. Все жалели меня, у всех кто - то из родных и близких так же мог бродить. По моему внешнему виду и разговору все принимали меня за украинского мальчика, а что одежда рваная, так знали, что угоняемая в Германию молодежь одевается плохо.
Свободное копирование
