В течение 1941 года после немецкой оккупации в Баре не было еще создано еврейское гетто, огороженное колючей проволокой, евреи в основном жили в своих домах. Это, наверно, связано с тем, что евреи Бара исторически жили главным образом в двух кварталах – там, где был наш дом возле стадиона, а также в квартале возле двух мостов через реку Ров. Были отдельные дома евреев, особенно дома колхозников, которые жили в других районах среди украинцев. Таких переселяли в еврейские кварталы. 15 декабря 1941 г. был издан приказ (на украинском – наказ) №21 главы управы Коливеприка о создании гетто в еврейских кварталах (см. приложение). В этом приказе говорилось, что с 20 декабря 1941 г. все еврейское население Барского района должно размещаться в изолированных местах (ГЕТТО) городов Бар и Ялтушков. В Баре создаются три гетто в местах компактного проживания евреев. В одном из этих гетто должны проживать евреи – ремесленники по спискам « жидивской рады». Все евреи населенных пунктов Барского района должны переселиться в эти гетто. Но и после этого приказа нас до первой акции никуда не переселяли и никого к нам не вселяли, кроме Дины, которую мы сами решили принять. Настоящее огороженное гетто было создано в квартале возле двух мостов после первой акции (расстрела) 19 августа 1942 года, но об этом рассказ впереди… Насколько я помню, о приказе №21 я вообще не знал до 1994 года, когда я увидел его копию на конференции по Холокосту.
Лето и осень 1941 года мы прожили с трудом, доедали приготовленные заранее продукты, меняли вещи, мебель на продукты, делали запасы на зиму. Члены юденрата по-прежнему ходили по еврейским домам, требовали по указанию немцев и управы ценностей, вещей, людей на всякие работы. Отец ходил на работу на ткацкую фабрику, меня взяли на работу по ремонту шоссе, потом начал работать в колхозе по уборке урожая. Мать с сестренкой Геней сидели дома, иногда ходили на принудительные работы.
Началась суровая зима 1941 – 1942 года. У нас осталось немного дров с прошлого года, немного заготовили летом, топили печку, на которой старались готовить, чтобы экономить немного керосина для освещения. В самую суровую часть зимы на нас свалилась большая беда. Я и мама в одну и ту же ночь заболели брюшным тифом, эпидемия которого не миновала Бар. Началось с того, что я ночью встал, вылез из постели и упал без сознания. Пока хлопотали возле меня, оказалось, что мама тоже не может подняться, у обоих была высокая температура. Так как в нашей семье знали об эпидемии, то сразу стали подозревать эту болезнь. Делать было нечего, пришлось вызывать врача, украинца по национальности, доктора Малого. Он отнесся к нам сердечно, не взял с нас денег, выписал лекарство, дал указания как нас лечить, а главное, не сообщил о нашей болезни в управу и немцам, хотя рисковал. С трудом, но мы с мамой выжили и выздоровели благодаря заботам отца, Дины и моей младшей сестренки Гени, которой было всего 12 лет. Заходили к нам и помогали, чем могли, также тетя Майка и ее дочери Циля и Поля. Им это делать было трудно, так как они жили от нас сравнительно далеко, а передвигаться евреям по улицам было опасно, хватали и гоняли на разные работы, могли избить и убить, кому не лень, ведь евреи были бесправны.
С трудом пережили зиму, наступила весна, а затем и лето 1942 года. Я работал в бывшем еврейском колхозе вместе с моим другом Фимой Тарло, отец которого работал в этом колхозе еще до войны. Ездили на работу в поле, которое называлось Чепеливка, и находилось за селом Гармаки. Там работали одни евреи, иногда с нами был украинец Сидор, ненавидевший немцев и говоривший на идиш. Там без лишних ушей мы разговаривали обо всем, главным образом, о делах на фронте. А они казались безнадежными – ведь немцы были под Сталинградом. О разгроме немцев под Москвой, многие из нас, в том числе и я, не знали, да какое это имело значение, ведь немцы снова победоносно наступают. Говорили также о нашем близком будущем, которое представлялось безнадежным, ведь кругом на территориях под управление немцев сплошь уничтожались еврейские общины. Некоторые, спасшиеся, попадали в Бар, рассказывали об ужасных расстрелах всех без разбора, мужчин, женщин, детей, стариков. Бар пока не трогали, он стоял как остров, но долго ли?
В колхозе я познакомился с Янкелем Райдуном, евреем – колхозником, бывшим председателем этого еврейского колхоза. Он работал вместе с глухонемым от рождения 13 летним младшим сыном Пиней, который прекрасно пахал, бороновал, управлял лошадьми. У Янкеля Райдуна были еще два сына и дочь на фронте. Со средним его сыном Тимофеем мы породнились и подружились после войны – он женился на моей сестре Инне, которая смогла эвакуироваться из Запорожья. Семья Райдунов, Янкель, его жена и Пиня были убиты при первом расстреле 19 августа 1942 года вместе с моей мамой.
Свободное копирование
