Хераскова уважали, как поэта, и Державин и Дмитриев. Первый упоминает об нем в стихах своих Ключ.
Певца бессмертной "Россиады", Священный Гребеневский ключ,
Поил водой ты стихотворства.
А второй написал известную надпись к его портрету!
Пускай от зависти сердца в Зоилах поют;
Хераскову они вреда не принесут!
Владимир, Иоанн щитом его покроют
И в храм бессмертья приведут!
"Россиады" и "Владимира" нынче уже и не читают; но кто не знает имени Хераскова! А что такое наше земное бессмертие? Имя. Деревня Хераскова, где он жил каждое лето и где написал большую часть своих сочинений, называется Очаково, по Можайской дороге, в стороне, налево от дороги.
Когда Херасков написал Россиаду, несколько петербургских литераторов и любителей литературы собирались несколько вечеров сряду у Н. И. Новикова, чтобы обдумать и написать разбор поэмы; но не могли: тогда еще было не по силам обнять столь большое произведение поэзии! — Оставались одно безотчетное удивление и похвала восторга! Пусть судят по этому, насколько выше был Херасков тогдашних литераторов! А мы, не принимая в соображение пи времени, ни степени просвещения современников, не даем никакой цены такому произведению, которое, однако, показывает меру духа поэта, несмотря на свои недостатки! Имя Хераскова все-таки живет 70 лет, а нынешние гении живут года по два, да и то с помощью друзей! А на чем еще основана эта дружба? Кончу стихам Капниста!
О боже! Положи устам моим храненье!
Наконец этот разбор написал немец Юлий Иванович фон Каниц, директор Казанской гимназии, и поместил его в рижском журнале. Тогда перевели его с немецкого языка на русский и напечатали в "С. Петербургском Вестнике" (Авг. 1779 г.), который издавал г. Брайко, чиновник иностранной коллегии. Впрочем, и этот разбор состоял почти только в похвале поэту и изложении содержания поэмы.
Странное дело: первый разбор "Россиады" написал немец; первую оду Ломоносова отдали на рассмотрение немцу Штелину, правда, вместе с Ададуровым; первый объяснил наши летописи — немец Шлецер, которого перевел на русский язык Д. И. Языков, однако не вполне. По крайней мере, мы не имеем прибавлений, для полноты всего труда необходимых. Итак, чтобы знать критически самое темное время русской истории, надобно знать по-немецки! В нашей учености и в нашей литературе есть что-то чудное, не такое, как у всех; а все нет оригинальности! Блажен потомок, который уразумеет объяснить это!
А я объясняю это тем, что у нас нет. терпения, мало любви к литературе; что просвещение не разлилось равно, а скопилось в одном углу, в который большая часть людей грамотных и не заглядывают!
Херасков упал в нашем мнении вот с какого времени.
Первый открыл пальбу на Хераскова — Строев в своем журнале "Современный Наблюдатель" (1815). Большая часть пишущей молодежи давно уже не читала Хераскова; старый слог и длинная поэма у нас редко находят читателей. Им понравилась резкость молодого критика. Кро-ме того, у нас всякий рад поверить смелой выходке в литературе. Известно общее изречение: "Каково он его отделал!" Собственный суд требует поверки; поверка требует труда; а до трудов у нас мало охотников, кроме специалистов, кроме людей, посвятивших уже себя или науке, или литературе. Тогда и тех было мало!
Правда, в то же время (1815) Мерзляков в своем "Амфиопе" напечатал дельный разбор "Россиады". Его разбор был верен и справедлив. Он показывал недостатки поэмы, но сохранил уважение к поэту и нисколько не унижал его произведения. Мерою суждений Мерзлякова был сколько природный вкус критика, столько и система тогдашней пиитики и строгих правил классицизма, которых оп держался. Уморенный тон Мерзлякова и дельность его замечаний были приняты литераторами с уважением, и как противодействие выходкам Строева, но другие и в этих замечаниях ученого видели только критику на Хераскова, в том смысле, как обыкновенно критика принимается толпою, т. е. порицанием, Хераскова. И эта смелость разбирать достоинства признанной знаменитости подстрекнула даже и тех, которые без примера Мерзлякова не смели бы поднять руки на уважаемого дотоле поэта и посягнуть на его память. Не имея ни вкуса, ни таланта, ей знания Мерзлякова, они заменили и то и другое дерзостью приговоров! Так мало-помалу упал Херасков в мнении следующих поколений. Жалка участь нашей литературы!
