Я уже слышу возражение: так, значит, "распродажа" России иностранцам?
Пора бы в двадцатом столетии бросить это затасканное словечко из ультранационалистического лексикона.
Пора наконец понять, что других-то методов человеческий ум не выдумал. Ведь начало всей цветущей американской (а также скандинавской и других) промышленности и колоссальной железнодорожной сети положено не на местные, не существовавшие тогда капиталы, а на капиталы иностранные, по преимуществу английские, голландские и французские, т. е. тех стран, которые раньше начали накопление.
Пришло время, и Америка, а также Скандинавия ныне вполне национализировали свою промышленность, кончились последние признаки "работы на иностранцев". Всякий доллар, зарабатываемый промышленностью, обогащает только американскую нацию. Больше того, не сегодня завтра уже другие нации начнут работать на Америку, потому что она становится мировым денежным рынком, мировым банкиром.
А было ли бы это все возможно, если бы Америка после революции, разоренная братоубийственной борьбой с метрополией {И безобразной политикой денежного обращения, добавлю. Ведь в Америке в 1779 году было выпущено в обращение до 241 1/2 миллионов долларов бумажных денег. Цена их пала так, что в марте 1780 года Конгресс решил заменить их новыми по расчету 1 за 40. Но курс новых бумажек не удержался -- и старые бумажки упали, по расчету, до 1/500 номинала.}, продолжала сидеть на естественных своих богатствах и оберегать их от "захвата" иностранцами, иностранным капиталом?
Расходы, которые производил в стране работавший в ней иностранный капитал, были достаточны, чтобы создать такое национальное обогащение, при котором страна дальнейшее развитие своей промышленности повела уже на отечественный капитал.
Но кроме этой, казалось бы, весьма убедительной ссылки на практический пример "можно привести аргументы и другого порядка.
Ведь свойство накопленного раз капитала таково, что он имеет неудержимое стремление прирастать. Франция, например, ежегодно должна была размещать до трех миллиардов процентов, наросших за год на ее капиталы. Своего купона она "съедать" не в состоянии да и не хотела, ибо население ее всецело проникнуто страстью обеспечивать свою старость через накопление капитала.
Ежегодно нарастающие проценты, естественно, направляются в те страны, которые дают наилучшее обеспечение доходности и сохранности вложенного в них капитала. Поэтому, если страна-дебиторша исправно платит дивиденды и охраняет основной капитал, то заработанные в ней иностранцами "проценты" отнюдь не подвергаются выкачке, а обращаются на новые предприятия в той же стране по закону, изображаемому известной русской пословицей "от добра добра не ищут".
Это правило удалось проследить даже на практике.
На юге России есть богатейшее, и одно из самых благоустроенных в мире, металлургическое предприятие -- Южно-Русский Днепровский завод. Принадлежит оно определенной группе бельгийских капиталистов, не выпускающих его из рук уже весьма много лет. Поэтому оказалось возможным установить, куда они помещали дивиденды "Dnepro-vienne"ы. Обнаружилась чрезвычайно любопытная вещь: оказалось, что за весьма длинный период времени все эти суммы шли на учреждение бельгийских обществ угольных копей в Донецком бассейне. Но это продолжалось только до тех пор, пока под влиянием нелепой русской правительственной политики, в частности закупочной политики русских казенных железных дорог, непозволительно "выжимавших" цены, не возник в Донецком бассейне затяжной угольный кризис, в результате которого все бельгийские угольные предприятия обанкротились. Естественно, что после этого помещение в них дивидендов Днепровского общества прекратилось и они начали фактически выкачиваться из страны. Россия же за это жестоко поплатилась во время настоящей войны. Русская угольная промышленность вошла в войну чрезвычайно ослабленной и финансово, и технически и не могла в должной мере обслуживать возросшие нужды страны в ископаемом горючем.
Этот пример ярко показывает, как опасно насиловать законы экономики, как жестоко наказываются за это страны, имевшие неосторожность вступить на этот путь.
Нельзя безнаказанно для себя пытаться отказывать капиталистам в их основных требованиях: хорошего рентирования и сохранности капитала.
Их неизбежное пассивное сопротивление попыткам насилования капитала не менее страшно, чем какое-либо активное сопротивление.
Занятие таможен и контролирование отдельных отраслей национального дохода стран -- неисправных плательщиц правительствами стран-кредиторов -- может быть для первых не более опасным, чем простой отказ международного капитала идти работать в подобных странах.
При известных условиях может начинаться даже эмиграция туземного капитала.
Во всяком случае, темп хозяйственного развития страны замедляется, и даже оно вовсе останавливается, как это мы сейчас наблюдаем в России. Капитал уходит в более гостеприимные страны.
Поэтому всякие попытки борьбы с требованиями капитала, попытки уменьшить его аппетит к доходности, могут иметь хотя какие-нибудь шансы на успех только в том случае, если они будут предприняты в международном, вернее всесветном, масштабе, ибо только в этом случае удастся предупредить возможность перемещения капитала.
Но рассмотренный пример дает еще один вывод, который весьма утешителен для России, а именно, что странам-кредиторам страны -- исправные дебиторы не менее нужны, чем странам-дебиторам нужны страны, готовые их кредитовать. Капитал должен приискивать себе работу.
Поэтому стоит только создать подходящие ему условия работы -- и он придет.
При этом если эти условия таковы, что иностранный капитал получает импульс к помещению вырабатываемых им дивидендов вновь в ту же страну, то он перестает почти чем-либо отличаться от капиталов туземных в своем воздействии на хозяйственную жизнь страны.
Надо только стремиться к тому, чтобы он был разноплеменным, ибо при однородности он начинает проявлять стремление к политическому влиянию на ту страну, в которой он работает