Дядя вернулся из Петербурга в конце апреля и, между прочими делами, выхлопотал нам пенсию в две тысячи до совершеннолетия. С ним приехала к нам новая гувернантка -- Ольга Александровна Зотова, и с ней кончившая курс в Перновском пансионе -- Наташейка, которую мы помнили подростком у дедушки в Саратове. Теперь это была 16-летняя барышня, очень живая, остроумная. Она говорила всегда по-французски, много играла и пела, аккомпанируя себе, романсы.
На нас она мало обращала внимания, что всегда чувствуется детьми. Очень решительная, капризная, слегка презрительная, она называла нашего отца "top père" {Супер-папа.}, но о маме никогда не вспоминала, и дети "какой-то Козен" не интересовали ее.
Я пробовала выяснить ее генеалогию; почему наш папа являлся и ей отцом, а мама ей чужая, и мы ей не родные, а чужие, совсем даже не любимые?.. Но мои первые шаги в области генеалогии потерпели неудачу, я могла только понять, что она -- Наташейка -- стоит неизмеримо выше нас, и для нас большая честь, если она захочет нас признать за близких ей и родных.
Счастье для меня, что я тогда, поглощенная своей любовью к тете, не вздумала привязаться к ней. Мне предстояло бы еще проиграть всю гамму любви без ответа к существу, которое и не желало бы на нее отвечать: Наташейка была олицетворением эгоизма и самомнения.
Многие называли ее красавицей, но ею она никогда не была. Небольшого роста, похожая на отца, она в 16 лет кружила головы и возбуждала восхищение, потому что в ней было много задора, игривости, кокетства и ума.
Мы с Лелей тогда устояли от ее чар, быть может, потому, что она смотрела на нас свысока и держалась от нас поодаль. Впоследствии судьба нас совсем разъединила, и после этого лета, проведенного вместе в Губаревке, я ее встретила всего один раз в жизни, но в жизни Лели она сыграла, лет 15 спустя, большую роль, и он был ей "братом" до самого конца. Что в то время она мало интересовалась нами, подтвердила и она сама, когда я, уже незадолго до ее кончины (в 1921 г.), обратилась к ней письменно с просьбой вспомнить Лелю ребенком и сообщить мне все, что она может вспомнить о нем в Саратове и Губаревке.
"Когда мать ваша приехала с вами к дедушке в Саратов {В мае 1867 г. Мария Федоровна с двумя детьми приехала из Москвы в Саратов.},-- писала она,-- мне было не более 12 лет. Мое время, мои интересы и мое сердце были отвлечены в другую сторону, и Леля мне нравился только с эстетической точки зрения: он был хорошенький ребенок с светлыми вьющимися волосами, в черном бархатном костюмчике. Известно ли тебе, что одна цыганка предсказала Марии Федоровне, что у нее будет сын, который прославится? Ну, видишь, мне больше нечего сказать"... И далее: "Шестнадцати лет я приезжала из Петербурга в Губаревку, и тут я несколько больше видела вас. В Губаревке меня поразила интеллектуальность Лели: крошечный мальчик все сидел на скамеечке у открытого шкафа с книгами и усердно читал "Русскую старину", которая мне казалась страшной сушью. Тогда же он написал тетрадку "История России" которую посвятил мне. Но какие были у нас разговоры и о чем, я ничего не помню. Вот и все"... т. е., вот и все, что осталось в памяти Наташейки о маленьком брате. Но что касается того, что он ей посвятил свое первое сочинение "История России", то Наташейка сильно ошибалась. В то лето, когда 5 июня Леле минуло всего 7 лет, он, если и начинал интересоваться историей, во всяком случае не писал ее. Единственное, сохранившееся от того лета письмо его к тете, поздравление с днем ангела 11 июля, в двух строчках было написано такими каракулями: "Zu dem heutigen Feste, wünsche ich Jhnen das Beste" {"К сегодняшнему дню желаю вам наилучшего".}, что о писании по-русски (русскому языку мы учились после французского и немецкого, впервые в то же лето у Зотовой), не могло быть и речи.
Свою "Историю России" он писал уже 10-ти лет, когда мы совсем потеряли из виду Наташейку, и она проживала за границей.
Толчком Леле к интересу историей послужил подарок тети, "Бабушкины уроки" Ишимовой. Эта толстая книга в малиновом переплете, с картинками, надолго стала его любимой, настольной книгой. Также, сознаюсь, и моей; но, как мы разделили дядю с тетей, кушанья и многое другое, так разделили мы и книги, первые книги, привезенные нам дядей с тетей в одну из поездок в Саратов. Мне тогда была вручена "Вселенная" Герштеккера с соответствующей надписью, и я сочла своим долгом, "не заглядывая в чужие огороды", ее читать и только ею интересоваться. Я старалась, согласно предписанию в надписи дяди, проникнуться интересом к чужим странам, но в душе мне казались и скучными, и ходульными беседы немецкого папаши с своими благовоспитанными детьми, тогда как рассказы бабушки своим внукам о событиях русской истории были очаровательны.
Не знаю, к чему мы с Лелей вообще завели этот дележ и кто из нас его придумал, вероятно, я же сама, но его последствия мне пришлось переносить совсем без удовольствия: принудительный интерес к географии и естественным наукам послужил директивой моих дальнейших занятий и я долго искусственно лишала себя удовольствия читать и изучать область истории, которая была гораздо для меня интереснее.
Свободное копирование
