Ждали остановки в Чите, но нас провезли прямым путем до Сретенска, где поместили в кутузку, а на второй день, приставив двадцать человек конвоиров, отправили в Горный Зерентуй.
Хорошо сорганизовались, чтобы бежать в переход от Сретенска до Зерентуя. Из партии в пятьдесят человек бежать хотело двадцать шесть: из них двенадцать уголовных, часть обратников, часть с большими сроками. Они хорошо знали путь на Манчжурию.
Хотя товарищи-политики находили, что из уголовных публика собралась подходящая, мы мало этому верили и относились к ним довольно критически.
Условлен был пароль. Один из самых опытных в побегах уголовный, шедший на каторгу уже третий раз, должен был на остановке выбрать удобный момент и дать пароль. При слове "пират" все схватят винтовки, обезоружат конвой, снимут одежду, переоденутся в нее и, вооруженные, направятся в Манчжурию.
План принят. Приехали на какую-то станцию. Мычетверо в ручных кандалах, к ним имеем ключи, принесенные из красноярской тюрьмы. Надели в накидку арестантские халаты, ключи держим наготове. В маленьком зимовье конвоиры сели пить чай; два часовых стоят подле нас, остальные, составив в угол винтовки, бесцельно маячат по комнате. Удачный момент, лучше не найти. Перемигнулись, каждый кивком из'явил согласие и, сняв ручные кандалы, ждал пароля. Командир, что должен подать знак, сидит, как ни в чем не бывало. Напряженная тишина... Ни звука... Все недоумевают: в чем дело? Чего медлить?
Конвой позавтракал и заявил:
-- Собирайся! Партия, стройся!
Досадно. Упустили момент, когда нам четверым можно было обезоружить весь конвой. Торопливо надели снова ручные кандалы, спрятали ключи и, построившись, зашагали.
Тот, от кого ждали условного пароля, отделывался общими фразами, и как мы ни пытались узнать, почему онпропустил столь хороший момент, добиться не могли: ни логики ни смысла в его ответах не было. В пути не смолкали разговоры о неудавшемся побеге. Я толковал, помню, с одним уголовником, по фамилии Козин, осужденным в Красноярске на двадцать лет каторги за вооруженное сопротивление полиции. Шел он с нами из красноярской тюрьмы.
-- Почему все медлили с освобождением и почему так подвел организатор?
Он усмехнулся.
-- Я, ребята, вам откровенно говорю: не верьте трепачам; ведь это -- постоянная тюремная бродяжня. Хоть они и не впервые идут на каторгу, но на такой риск не способны, если бы даже их завтра повели на виселицу. Это -- не ваша публика: что сказала, то и делает; они много говорят, обещают, кричат, но все это на словах. Я сам -- уголовный, а за подобные выходки их ненавижу. Если бы даже тот тип дал пароль, поверьте, за винтовки схватилась бы только ваша четверка, остальные оказались бы в стороне: моя хата с краю, я ничего не знаю. Четверым с конвоем справиться трудно: прикончили бы вас штыками, избили бы до полусмерти и остальных. Как можно доверяться всякой босячне.
Упреки за опрометчивость и зряшное доверие мы заслужили, а потому выслушали охотно и... о побеге забыли думать, помня состав партии. Решили добраться до тюрьмы, там окружающая обстановка укажет выход.
Тяжел был путь до тюрьмы. С надорванными силами попали в партию. При переходе ежедневно тридцати пяти -- сорока верст едва передвигали ноги, потертые до крови рваными броднями и онучами. Итти пешком в двойных кандалах по неудобной, занесенной снегом гористой дороге было тяжело. Валились как мухи, теряя последние силы. Конвой избивал прикладами, в полусознательном состоянии закидывал на сани отдышаться; через десять-двадцать минут снова появлялся грозный конвоир, скидывал с саней; толкая в спину прикладами, безжалостно гнал пешком. Ко всему этому уголовники из нашей партии отравляли жизнь беспринципными, хамскими выходками. Под двойным гнетом, изуродованные, усталые физически и духовно, дотянулись мы до тюрьмы Горного Зерентуя, где должны были закабалиться на вечную каторгу.
Свободное копирование
