Мысль о побеге крепко засела в голову. Понемногу вербовали подсобные силы и при помощи Мордвинова, за которым тюремщики как-то меньше следили, чем за нами, вели учет людей, готовых выйти из тюрьмы каким бы то ни было способом, людей, способных к вооруженному побегу. Насчитывалось таких храбрецов около двадцати пяти человек. Сюда входили четверо нас, затем Мордвинов, Куцман, Хаймович, Неймарк, трое политических, сидевших под военным караулом в церковном коридоре, остальных не помню.
Некоторых знал со слов Мартынова, но времени с тех пор прошло ни много ни мало двадцать лег -- успел перезабыть.
С воли ждали два снаряда для взрыва ворот и два револьвера. Ножи и ключи для кандалов от туруханцев из тюремной мастерской получили в передаче. Для ножных кандалов были заготовлены пилки.
Шифровкой с воли сообщили:
"Все трудности обойдены, в воскресенье передадим два снаряда и два револьвера".
Осталось четыре-пять дней тюремной жизни. Волновала и радовала мысль о воле. Нетерпеливо ожидали каждой прогулки и неслись в надежде услышать от Мордвинова:
"Все приготовлено, будьте готовы к отлету".
Решающим днем должно было явиться воскресенье, но, увы, дождаться его в тюрьме было не суждено, так как в среду или в четверг влетел к нам стремглав надзиратель и огорошил:
-- Забирайте вещи, уходите с партией на каторгу.
За длинные месяцы тюремной жизни передумали обо всем и, как ни странно, меньше всего ждали отправки на каторгу. Растерялись. Переспрашивали:
-- На каторгу? В партию?
-- Да!
-- Как так? За нами еще числится дело, ведь мы получили обвинительные акты.
-- Мне приказано перевести вас на пересыльную, больше я ничего не знаю.
Такого оборота дела никто не ожидал. Одиночка открыта, в дверях -- надзиратель, достать заделанные в стене вещи невозможно. Что делать? Прибегаем к последнему средству: протестуем, заявляем:
-- В партию сегодня не пойдем: вы должны были предупредить хотя бы дня за два. Мы заблаговременно достали бы у товарищей необходимые для дороги вещи и продукты, а кроме того, двое из нас итти не могут. Нужно взять от врача свидетельство об их болезненном состоянии, и им назначат подводы.
Молча выслушал надзиратель наше требование и вышел. Тем временем принялись мы ковырять часть стены, где было хранилище, но не успели ни достать спрятанных предметов ни заделать отверстия, как снова показался в дверях тот же надзиратель, сопровождавший старшего помощника начальника тюрьмы. Последний голосом, не допускающим возражения, отрапортовал:
-- Оставить от партии я не могу, так как вы назначены к отправке высшим начальством. Не пойдете -- призову конвой и, чего бы это ни стоило, отправлю. Если же вы без дальнейших разговоров согласны отправиться в этой партии, я разрешу вам снестись с товарищами. Некоторые из них имеют по квитанции в тюремной конторе деньги и купят вам все необходимое в дорогу. Врача я лично попрошу записать всем подводы: итти зимой, измученным и истощенным, да еще в двойных кандалах, было бы не под силу.
Посоветовались мы. Согласились с тем, что сопротивляться было бы действительно бесполезно, тем более, что побег в ближайшие два-три дня Мордвинов не соорудит. Кроме того, если нас назначили к отправке, с первой же следующей партией все равно угонят, сколько бы мы ни отказывались, да и бежать с дороги -- риску меньше, чем отсюда, где куча всяких препятствий. Отверстие успели заделать.
Начальство сообщило нашим более близким в тюрьме товарищам о неожиданной отправке на каторгу, и те быстро отозвались. Сколотили большую передачу и десять рублей денег; получили мы тогда же чайники, кружки, сахар, чай и прочее.
Горячее их участие глубоко нас тронуло. Хотелось лично поблагодарить, но тюремная администрация не разрешила. Смогли проститься лишь с Мордвиновым, Куцманом и еще кое с кем с нашего коридора.
Перед уходом из тюрьмы вспомнили, что в цейхгаузе хранится одежда, в которой наша восьмерка проделала длинный путь на север и обратно до Красноярска. Просили администрацию переписать ту одежду товарищам, остающимся в красноярской тюрьме. Как узнали после на каторге, нашему подарку товарищи далеко не обрадовались: в шубах сохранилось еще великое множество насекомых, и в довершение ко всему они были окровавлены.
Перед уходом из тюрьмы запаслись явками, т. е. адресами на случай побега. Взяли в Якутск, Верхнеудинск, Читу и Краююярск. Из каменушки перевели нас в красноярскую пересыльную тюрьму, а оттуда закованными повели в тот же день в партии в Александровский централ.
Предстоял длинный путь по железной дороге, а дальше -- пожизненная кабала. Жить на каторге никто из нас не собирался. В Красноярске, придя в партии на перрон железной дороги, мы твердо решили бежать в пути.
Свободное копирование
