И опять дорога - 4

 И опять мы в возке; колокольчики звенят; опять тряска и полудремотное состояние; периодические перепряжки лошадей.

 В Томске я разделился с моими попутчиками. Я взял подорожную до города Тюмени (на другое имя, так как в дороге мне удалось достать другой паспорт) и от Томска дальше поехал один. Снег, которого совсем не было за Байкалом и возле Красноярска, здесь со всякой верстой становился все глубже и глубже. Я пересел в "кошеву" (так называются сибирские сани, сделанные по особому образцу) и поехал на санях. Потянулись равнины Томской и Тобольской губерний.

 Почтовый тракт, проложенный через Омск, делает большой изгиб к югу. Для сокращения пути многие предпочитают ехать напрямик, через Барабинскую степь, и этот путь совершается на так называемых "дружках", т. е. на вольных извозчиках, которые передают путешественника друг другу, и таким образом езда совершается все равно как на почтовых перекладных.

 И я поехал "на дружках". Никогда еще не испытывал я такой отчаянной скачки, какую довелось испытать здесь. В крытой кошеве, наполненной сеном, я не мог сидеть,-- я должен был лежать, и меня, как мячик, швыряло из стороны в сторону; удивительно было, как ямщик держался на передке, не падая от этих толчков.

 Помню, это было на одной станции между Ишимом и Ялуторовском, небольшими городками Тобольской губернии. В эго время в Ялуторовске или в другом каком-то соседнем городке была ярмарка, и благодаря ярмарочному времени воровские шайки пошаливали по дорогам. Ямщик, который должен был отправляться со мной, надеялся на своих лошадей, и я решил ехать, не останавливаясь, хотя был уже поздний вечер. Когда лошади были запряжены, я вышел во двор и влез в кошеву. Я заметил, что высокие досчатые ворота, ведшие со двора на улицу, были заперты. Два человека стояли по сторонам лошадей, держа пристяжных под уздцы. Вот наконец сел мой ямщик, подобрал вожжи... "Готово?" -- послышались голоса.-- "Готово!" Тогда ворота отворились; люди отскочили в стороны, и лошади, поднявшись на дыбы, сразу вынесли нас на улицу. Это была дикая картина. Сразу началась скачка. Ямщик гикал, подобно лошадям, охваченный каким-то энтузиазмом. Кошеву бросало из стороны в сторону, так что я вынужден был хвататься руками за стенки саней, чтобы не расшибить головы. Не успел я опомниться, как деревня, из которой мы только-что выехали, далеко осталась позади. Мы скакали по равнине.

 -- Гра-бья-а-ат!-- вдруг заорал мой ямщик во все горло. И тут произошло нечто совершенно невероятное. Скакавшие лошади рванули с новой страшной силой; я почувствовал, как сани убегали навстречу мне из-под копыт лошадей... Лошади, кошева -- все укуталось снежным облаком. Это был уже один какой-то снежный вихрь, несшийся по равнине. Ямщик гикал во всю глотку. Я крепко держался обеими руками, сидя в кошеве; ветер свистал мне в лицо, хотя время было совсем тихое, и звонки, раньше отбивавшие всякий шаг кореника -- сильной рысистой лошади -- теперь с длинными перерывами только глухо звякали. Вот она -- настоящая езда! Может быть, немножко и рискованная, зато есть о чем вспомянуть. Впрочем, нужно сказать, что сибирские сани так сделаны, что едва ли могут опрокинуться: широко расставленные отводы или крылья из крепких бревен вполне гарантируют от этого.

 Описывать день за днем мою дорогу не стану, так как многое уже ушло из моей памяти, отчасти же и рассказывать все нельзя.