Помню, стали мы приближаться к Красноярску. День был прекрасный. Было уже после полудня, когда наша тройка спустилась с хребта в равнину, подходившую к реке Енисею. В этом самом хребте должна была где-то находиться и та лысая круглая гора, на которую я так засматривался из окна красноярского тюремного замка. Но где она точно находилась, я так и не мог определить; впрочем, может быть, я составил себе ошибочное представление о направлении, в каком эта гора должна была находиться.
Снегу не было, но белый налет укрывал пожелтевшую траву. Легко и приятно было вдыхать полной грудью холодный чистый воздух. Спустившись в равнину, наш ямщик прикрикнул на лошадей, и мы понеслись. Скоро мы прискакали к берегу реки. Тут, с левой стороны дороги, у самого спуска я увидел несколько изб. Тройка наша под'ехала к одной избе и остановилась.
-- Это что же?-- спросил я.
-- Перевоз,-- ответил ямщик, медленно слезая с передка на землю. Он подошел к лошадям и принялся протирать им ноздри. Лошади порскали. Пар подымался с их разгоряченных боков и спин.
Мы тоже вылезли из кибитки и стали расправлять свои онемевшие члены.
Войдя в избу, я увидел кучу кожаных чемоданов, наваленных один на другой до самого потолка. Это были почтовые тюки, накопившиеся чуть не за целый месяц. Иркутская почта лежала в ожидании, пока лед станет и установится переезд через реку. Подобная же куча писем и почтовых посылок лежала, как я узнал потом, и на противоположной стороне реки, в Красноярске.
А по Енисею в это время шла "шуга", т. е. лед, и переправа была невозможна.
Я вышел из избы, чтобы взглянуть на реку и расспросить между прочим, не возможно ли как-нибудь перебраться на другую сторону. Подойдя к берегу, почти обрывом опускавшемуся к реке, я увидел перед собою огромное пространство, покрытое глыбами льда, навороченными в беспорядке одна на другую; за этим ледяным пространством темнел низкий берег, поросший кустарником. Где был Красноярск, трудно было догадаться. Он был где-то там, далеко, за этой ледяной пустыней.
-- Говорили: шуга идет, а между тем река стоит...-- обратился я к одному крестьянину, стоявшему возле меня.
-- Здесь-то она давно стоит, а вот там, дальше...-- ответил тот, махая рукою по направлению к плоскому острову.
Вскоре к нам подошло еще двое, тоже местные крестьяне, жившие на! этом берегу, и у нас завязалась беседа. Все это были рыбаки по профессии. Перспектива ожидания, пока установится правильное сообщение через реку, не особенно меня прельщала. Погода стояла хорошая, сравнительно теплая, и Енисей, обладающий быстрым течением, мог "гнать шугу" еще недели две. А между тем надо было торопиться. В моем положении всякие остановки были рискованны, особенно близ таких мест, как Красноярск, где я сидел некоторое время в тюрьме. В это время мог проезжать по неотложным делам кто-либо из знавших меня полицейских чиновников, и, само собою разумеется, я был бы арестован.
Я принялся расспрашивать рыбаков, не взялись бы они переправить меня на ту сторону, конечно, за приличное вознаграждение. Мои попутчики, вскоре вмешавшиеся тоже в разговор, поддерживали мое предложение. Поклажи у нас у всех было очень мало, и ее легко можно было перенести в руках. Четверо рыбаков, беседовавших с нами, стали тут же громко между собою совещаться, разбирать вопрос о том, как лучше пройти на другую сторону, и в конце концов после обстоятельных обсуждений они согласились.
-- Ну, коли отправляться, то теперь же!-- заметил один из них.
Дело шло к вечеру, и нужно было торопиться, чтобы засветло перейти реку. Но вопрос усложнялся еще одним обстоятельством, именно: в городе Красноярске существовала так называемая водяная полиция, следившая для предупреждения несчастных случаев за тем, чтобы никто не переправлялся через реку, пока лед не станет. Толкуя с нами, рыбаки несколько раз упоминали об этом обстоятельстве и теперь перед самым отходом опять задумались над тем же.
-- Уж разве так строго следят?-- спросил я.
-- Чего строже: недавно посадили в холодную за то, что перевел одного проезжающего на ту сторону.
-- Это Григория-то?-- вмешался другой рыбак.
-- Ну да, Григория.
-- Да какое дело полиции, если проезжающий сам хочет,-- перебил я.
-- Поди разговаривай... Проезжающий, может, и хочет, а ты не смеешь -- и все тут.
-- Ну, выходит, надо делать так, чтобы полиция не знала,-- заметил я, внутренно радуясь тому обстоятельству, что интересы рыбаков вполне совпали с моими. Приходить в какие бы то ни было столкновения с красноярской полицией мне было неудобно.
Солнце закатывалось, когда мы собрались в путь. Рыбаки взяли наши вещи и пошли вперед, вооружившись длинными шёстами. Мы направились за ними. Пройдя некоторое пространство берегом, мы поворотили и стали двигаться поперек реки к острову. Толстые льдины, нагроможденные одна на другую, очень затрудняли наш путь. Местами попадались проталины, в которых быстро текла вода. Мы то обходили их, то перескакивали с одной льдины на другую. Рыбак, шедший впереди, то-и-дело тыкал своим шестом в лед, пробуя его крепость. Так путешествуя, мы добрались через некоторое время до берега.
Плоский песчаный остров, на котором мы находились теперь, был весь покрыт тонким лозняком. Мы направились через этот лозняк. Солнце село. Приближались сумерки. В воздухе похолодело. Ночью надо было ожидать мороза.
-- А широк тот рукав, что огибает остров с другой стороны?-- спросил я рыбака.
-- Остров, почитай, на половине,-- ответил он.
Мы двигались быстро среди лозняка. "Замерз рукав или нет?" вопрос этот ни на минуту не покидал моей головы. А между тем ветви лозы, увлекаемые шедшим впереди рыбаком, то-и-дело хлестали меня по лицу и по рукам. Я мало обращал на это внимания. Устремив глаза вперед, с лихорадочным нетерпением я ждал, когда покажется река. Вот наконец сквозь кусты, уже подернутые сумерками, что-то заблестело. Еще несколько шагов, и мы очутились у берега.
Перед нами, как глаз хватит, раскидывалась река. Но какая? Спокойная, чистая, гладкая... Ни одной льдинки на всем пространстве. Красноватый отблеск потухавшего дня отражался от нее миллионами блестящих чешуек. Далеко-далеко впереди нас темнел противоположный берег, поднимавшийся вверх отлогою горой. Слышался отдаленный слабый лай собак. Там был Красноярск.
Мы все, и рыбаки и мы, остановились как вкопанные на берегу, не проронив ни одного слова. Можно было ожидать, что река еще не замерзла, что по ней "идет шуга"; мы могли себе представить, что нам придется прыгать с одной льдины на другую, перебираться по жердям и т. д.; но встретить совершенно зеркальную поверхность, которую возможно было только переплыть, это никому и не снилось. Видно, где-то выше на реке лед сперся, остановился, и здесь, против города, река оказалась совершенно чистая.
-- Вот оно!-- тихо проговорил кто-то, и опять все замолкли.
-- Так я и думал,-- вдруг проговорил один рыбак.
-- Чего думал?! Что попусту болтать! Разве может человек все знать наперед?!-- с досадой возразил ему другой рыбак.
-- Раньше тут шуга шла, Григорий сказывал, когда переводил проезжающего. Шуга здесь шла, а нонче -- на вот, чисто...-- проговорил третий рыбак.
-- Как же он перешел по шуге?-- спросил фельдшер.
-- Так и не перешел... Стал звать... Ну, из города помощь-то послали, да только потом в участок посадили.
И снова водворилось общее молчание.
Между тем со всякой минутой становилось темней.
Свободное копирование
