Но вот получено было наконец известие из тюрьмы, что побег совершится непременно в такую-то ночь (к сожалению, не помню числа; помню только, что это было в феврале месяце). Я запряг коня и поехал навстречу. Место, где я должен был их ожидать, было точно определено: это было на Ушаковке возле моста.
Был час десятый или одиннадцатый ночи; тихо ехал я по льду реки Ушаков к и вдоль деревянного моста, тянувшегося с правой стороны высоко над головою, когда увидел группу в несколько человек, спускавшуюся к реке с противоположного берега. Несмотря на то, что я под'ехал к ним совсем близко, некоторое время я не мог никого узнать. Сбивало меня то обстоятельство, что я заметил среди них женщину, а мне было известно, что никакая женщина не должна была бежать. Всмотревшись внимательно, я узнал однако Попко, одетого чиновником в фуражке е кокардою. Он вел под руку женщину, которая потом оказалась не кем иным, как переодетым в юбку Романом или, как его называли, "неизвестным, раненным в голову". Насколько теперь помнится, бежавших было пять человек: Попко, Волошенко, Роман, Березнюк и, кажется, Фомичев.
Тотчас они насели ко мне в сани, и я, поворотив коня, погнал его к Ангаре. Мы переехали Ангару дорогою, прорубленною в льдинах, навороченных Сторчаком одна на другую, к устью реки Иркута. По левую руку поднимались горы, по правую тянулись плоские луга и отмели. Все кругом было укутано льдом и снегом, и только один лес чернел, торчавший щетиной по склонам гор. Здесь, в устье Иркута, я остановился. Они слезли с саней. Я передал им запасы, распределенные по мешкам, и деньги, которые мне удалось для них припасти. Мы простились, и они побрели вверх по Иркуту, а я поехал обратно в город.
Тюремное начальство не скоро узнало о побеге, и так как подкоп оставался не открытым, то на следующую ночь явились еще желающие бежать; между ними были Позен и Калюжный.
Но если на побег пяти человек следует смотреть как на ошибку, то дополнительное бегство, совершенное на другую ночь, было уже совсем необдуманным поступком. Последних никто не встретил, не снабдил их припасами, и, само собой разумеется, они вынуждены были заходить в деревни, чтобы покупать еду. Насколько мне известно. Позен и Калюжный были арестованы в одной из близлежащих к Иркутску, деревень раньше даже, чем в самом Иркутске узнали об их побеге. Рассказывали, что их арестовали потому, что они возбудили у крестьян подозрение своим видом.
Что касается до других, то они все были переловлены, но в различное время; так, Волошенко, если не ошибаюсь, пойман был уже почти месяц спустя.
Вдумываясь в причины неудачи этого побега, я должен сказать, что та причина, на которую указывает Стеблин-Каменский в своей биографии Попко, ("хронический голод"), подыскана им совсем неудачно. Страдали ли бы хроническим голодом политические заключенные или нет (а я, например, думаю, что о "хронической голодовке" в дороге до Иркутска не могло быть и речи: мы имели более или менее всегда в достаточном количестве припасов), -- так, повторяю, голодали бы мы или нет,-- мы все равно не были способны к таким предприятиям, как побег в Сибири, да еще зимою. Для этого нужна была прежде всего физическая сила и выносливость. А среди нас большинство лиц обладало сравнительно слабыми организмами по самой природе (вовсе не от голодовок).
Когда надо было прыгать с крыши полуэтапного здания, ни один из нас не решился сделать этот скачок. Я был сравнительно хороший ходок: проходил сорокаверстные расстояния без отдыха, мог поднимать десятипудовые тяжести, но соскочить с двухсаженной высоты на мерзлую землю, да еще ночью, когда глаз плохо видел, тоже не осмелился, не будучи уверен в своей силе и ловкости. Для того, чтобы пускаться зимою в странствования по Сибири, нужно обладать сильным организмом, чего, к сожалению, недоставало громадному большинству политических.
Ошибка состояла в том, что бежала целая компания, тогда как надо было, чтобы бежали всего один или два человека. Чем больше людей бежит, тем меньше шансов на успех, так как неумелость и неловкость одного всегда фатальным образом отражается на участи всех остальных.
В этом роде, помню, я высказывал мнение и тогда, когда писал им в тюрьму, еще перед побегом. Если бы бежал один человек, совсем не понадобилось бы никаких адресов в Монголии, а можно было бы попытаться (как это ни трудно было, впрочем) скрыться в самом Иркутске. С своей стороны я, может быть, тоже сделал ошибку, когда их встретил на реке, что не предложил тогда одному из них остаться со мною. Правда, трудно было делать выбор; да и кто решился бы его делать в ту минуту? Но, повторяю, одного всегда возможно было спрятать в Иркутске. Первые дни ему довелось бы, вероятно, тоже скитаться по ночным притонам; но потом, когда я переезжал, я мог явиться на другую квартиру уже вместе с ним.
Свободное копирование
