Побег мой вызвал повсюду облавы, день ото дня принимавшие более широкие размеры, так что наконец тот человек, у которого я скрывался, оробел. Я должен был искать убежища в другом месте. Мне дан был адрес одного ссыльного поляка, жившего верстах в двадцати или тридцати оттуда, и я отправился к нему. Переезд свой я тоже совершил ночью, чтобы никто не видел. Помню, было около полуночи, когда я зашел к нему. Я прямо назвал ему свою фамилию, сообщил, что недавно бежал из партии и что меня повсюду ищут, и в заключение спросил его, может ли он меня скрыть у себя?
Он согласился, и это меня спасло.
То обстоятельство, что я знал говорить по-польски и мог сойти за поляка, весьма помогло моему дальнейшему укрывательству среди ссыльных поляков.
Мне страшно жаль, что осторожность вынуждает меня ограничиться здесь этими глухими и неполными указаниями на то, как происходило все дело. О самых лучших моих воспоминаниях, именно о тех людях, которые мне помогли, и в особенности об этом одном, рискнувшем подвергнуть себя такой огромной ответственности (за укрывательство бегло-каторжного виновный наказывается сам каторжными работами), к сожалению, я ничего не могу говорить. Итак, перехожу к вопросам общего характера, раз'яснение которых не может повредить никому.
Сибирь, особенно Восточная, весьма слабо населена. Селения тут находятся по рекам да по казенным трактам; остальное же пространство в большинстве случаев представляет собою глухую тайгу. Облава состоит в следующем: предписывают по волостям задерживать мимо проходящих подозрительных личностей, и по всем дорогам начинают останавливать бродяг. Караул, состоящий из местных крестьян, ставится обыкновенно в воротах паскотины (т. е. огороженного места возле деревни для выгона скота), обойти которые далеко еще не значит избегнуть риска, так как в деревне всякий может вас остановить, раз ваша личность показалась сколько-нибудь сомнительной, а это может случиться весьма легко, если вы не сибиряк.
В Восточной Сибири есть уроженцы Европейской России, но это либо чиновники, либо поселенцы. Если иногда и заходит в этот отдаленный край русский рабочий, например, плотник, то держится он преимущественно городов и золотых приисков. Всякий же поселенец, проходящий в момент облавы,, считается человеком подозрительным: его останавливают, требуют паспорт и арестовывают или же расспрашивают его, к какой деревне он приписан, и узнают все. Отделаться вымыслом невозможно. Восточный сибиряк, особенно иркутчанин -- коммерсант и промышленник; на несколько сот верст по селам у него имеются знакомые, он знает по именам почти всякого лавочника за тридевять земель; ваша ложь будет обнаружена немедленно. Для избежания облавы остается таким образом одно средство: избегать вовсе деревень и итти тайгою. А последнее условие, очевидно, невозможно, ибо голод принудит заходить в деревни.
Между тем известно, что бродяги в огромном количестве шатаются по Сибири. Можно было бы подумать, что у них есть свои особые, начальству неизвестные пути и дороги, по которым они избегают преследований. Это предположение в действительности оказывается совсем неверным. Правда, есть у них свои излюбленные дороги, но эти дороги прекрасно известны администрации. Бродяжить по Сибири является возможным потому, что на беспаспортных власти там глядят сквозь пальцы, видимо, разделяя на это явление взгляд иркутского брандмайора, который говорил, что у нашего царя паскотина громадна и выйти из нее все равно нет никакой возможности
Но раз в какой-нибудь местности учреждается облава, тогда бродяг начинают хватать. Мне известно, например, что попало их очень много в иркутский тюремный замок во время поисков за мною. Среди них находились охотники в момент ареста называться моим именем. Обман, конечно, обнаруживался скоро, но это для них было не важно; подобное самозванство приносило реальные выгоды: в Иркутск их везли, а не гнали пешком, лучше кормили во время пути, и наконец в самой тюрьме, среди арестантов, самозванство это делало их более популярными и льстило их тщеславию.
Сибирская облава страшна таким образом для самых опытных бродяг. Последнее обстоятельство служит отчасти причиной того сравнительно мирного характера, которым отличается наше бродяжество. Всякое преступление -- воровство, убийство и пр.-- совершенное в известной местности, накликает беду на всех бродяг, проходящих в этой местности. Вот почему они сами нередко преследуют своих товарищей, которые по дороге совершают преступления.
Облава, поднятая вследствие моего побега, продолжалась около полутора месяцев. Сначала пронесся слух, что где-то в тайге найден был труп, в котором будто узнали меня. Затем получилось известие, будто бы меня поймали возле Нижне-Удинска и вскоре будут препровождать в Иркутск. Наконец третьи говорили, что я перебрался за границу и нахожусь уже где-то в Швейцарии. Слухи эти только благоприятствовали мне, так как они уменьшали энергию местных властей. Со дня на день поиски ослабевали и наконец прекратились совсем. Я решился ехать в Иркутск.
Свободное копирование
